Ответ военного кабинета не допускал сомнений. Страна готова к возвращению за стол переговоров, как только Аргентина начнет уважать требования резолюции 502. Между тем Британия настаивала на своих правах в соответствии со статьей 51 устава ООН. Со своей стороны британцы старались утопить Хэйга в подробностях ужасов зимы в Южной Атлантике и разговорами о том, что надо спешить. В ту ночь он отправился спать, сокрушенный неприступностью британских позиций, в чем признался американскому послу в ходе сделанной по пути остановки в Бразилии.

Только прибыв в Буэнос-Айрес, команда Хэйга осознала весь размах стоявшей перед ней задачи. Огромные толпы манифестантов, созванных с тактическим расчетом оппозиционными газетами, заполняли Пласа-де-Майо. Броские заголовки, транспаранты и «настенная живопись» — все кричали взахлеб: «Смерть свинье Маргарет!» и «Прощай, королева, да здравствует Аргентина». Плакаты изображали миссис Тэтчер с черной пиратской повязкой на глазу. Длинные языки на улицах соревновались друг с другом в пошлой остроте шуток в отношении ее пола. Из динамиков радиоприемников и с телевизионных экранов потоком лилась пропаганда, прерывавшая плановые программы действующими на подсознание сообщениями: «Мальвинские острова — наши». В определенный момент Хэйгу пришлось выбираться из президентского Каса-Росада на вертолете, дабы избежать контакта с толпами снаружи.

Хэйгу пришлось убедиться в наличии и у Галтьери благоразумия не намного большего, чем у толпы. Хунта, совершенно очевидно, оторопела от быстроты и силы военной реакции со стороны британцев. Но правители Аргентины не желали поверить, что это не просто блеф. Раньше они склонялись перед выводами оказавшейся неточной дипломатической разведки, а теперь не желали открыть глаза перед правдоподобными военными прогнозами. Сколько бы государственный секретарь США ни убеждал членов хунты, что британцы вовсе не собираются шутить, все без толку — ему не верили.

Хэйг потратил четыре часа на беседу с Коста Мендесом и дважды встречался с Галтьери, в процессе чего американцы испытали сначала некое благоговение, а потом и тревогу в отношении объемов поглощаемого президентом виски. Хэйг увез с собой нечто не намного большее впечатления, создавшегося в результате общения с Коста Мендесом, что аргентинцы могут отвести войска в обмен на отход британцев при условии некоего символического изменения статуса островов. Аргентинцы понимали, что британцы вряд ли согласятся уступить суверенитет до переговоров, но непременно хотели видеть свой флаг развевающимся над Фолклендскими островами.

Такая внешняя готовность проявлять гибкость дала Хэйгу возможность построить первый фрагмент будущего здания. Если бы в данное время он только нашел способ оттянуть решение вопроса суверенитета, то оставалось лишь придумать пристойную аргументацию для вывода аргентинских войск, чтобы те не выглядели проигравшими, а заодно объяснить разворот британской армады без риска создать в Британии впечатление, будто Буэнос-Айрес нажил на агрессии дивиденды. Иначе говоря, перед новым стартом долгосрочных переговоров на приемлемых для обеих сторон основах Хэйгу пришлось бы создать временную администрацию Фолклендских островов. Задача эта, на первый взгляд такая прямая и незатейливая, как-то ускользала от умов всех прочих посредников по Фолклендам. Вновь и вновь поднимал голову момент долгосрочного суверенитета. Между тем американцы не улавливали и истинного желания обоих спорщиков отвратить надвигающуюся военную грозу. «Как два подростка, которых распирает желание подраться, — высказался один из помощников Хэйга, — они не разойдутся до тех пор, пока не брызнет кровь».

Самолет Хэйга устремил нос в сторону Лондона ночью в воскресенье, 11 апреля, и сидевший в нем штаб госсекретаря США досадливо сетовал на «диктаторские замашки», довлеющие над поведением спорщиков. Хэйг пребывал в мрачном настроении. В радиотелефонном разговоре с Рейганом, конфузливым образом просочившемся за пределы круга посвященных, они строили предположения, утолила ли бы миссис Тэтчер жажду «возмездия», доведись британцам пустить на дно какой-нибудь аргентинский корабль. В Белом доме уже откровенно сомневались, мудро ли продолжать жертвовать американским престижем в этом, по всей видимости, безнадежном деле. И все же Хэйг упорно шел вперед. Когда в 5.40 утра в понедельник, 12 апреля, его самолет приземлился в Хитроу, биологические часы госсекретаря вконец испортились, а между тем никто не прибыл в аэропорт встречать гостя. Наскоро сколоченная эскадра автомобилей отвезла его с командой в отель «Черчилль» для отдыха перед совещанием с военным кабинетом.

Целый день разговоров в Лондоне немногое добавил к пониманию Хэйгом британской позиции. Пим зародил в его душе робкую надежду на возможное согласие Британии на совместную администрацию на островах и принятие постановки суверенитета как темы на повестку дня последующих переговоров. Но первым номером шла резолюция 502. Никакой четкой границы по датам долгосрочного решения, никакого доступа Аргентины на острова в переходный период, и пусть торжествует принцип самоопределения. Самым оптимистичным из сказанного Пимом стало предположение в отношении «травмы вторжения», каковая, может статься, смягчит былую непримиримость жителей островов. Но и сей далекий мираж некстати развеяла миссис Тэтчер, заметив, что именно теперь чувства островитян к Аргентине навряд ли потеплеют.

Команда Хэйга поддерживала на тот момент постоянную связь с Буэнос-Айресом, где в текущий понедельник проходила встреча аргентинского кабинета. Как предлагал Хэйг, там обсуждали последние условия временной администрации. К его полному недоумению, Коста Мендес сообщил о требовании своего правительства в отношении четкой временной границы передачи суверенитета: этим перечеркивались все договоренности, увезенные Хэйгом с собой из Буэнос-Айреса. Для команды Хэйга происходящее перестало быть челночной дипломатией и превратилось в сцены из жизни обитателей дурдома.

Уже не впервые американцы ощутили неспособность Коста Мендеса представлять свое правительство. Хэйг отложил вылет из Лондона и вновь встретился с миссис Тэтчер во вторник утром. Может быть, хоть у нее есть некий запас гибкости? Единственной уступкой со стороны премьера стала замена status quo ante[150] на «опознаваемо британскую администрацию» и, по крайней мере, приглашение требования Лондона о непременном главенстве желаний населения островов. В то же самое время военный кабинет начал проявлять нетерпение в отношении явно садившегося на мель посредничества Хэйга. Британия искала поддержки Америки. Пим многозначительно заметил на пресс-конференции, что уверен, «США не смогут остаться нейтральными в выборе между демократией и диктатурой». Пусть не явно, путь тихо, но пошел слушок, будто королева теперь менее увлечена идеей встречи со «справедливым» президентом Рейганом во время его предполагаемого в июне государственного визита.

Хэйг же вернулся в Буэнос-Айрес через Вашингтон, оценивая положение как «исключительно трудное и опасное». Он повидался с Рейганом и сообщил тому об отсутствии подвижек к сближению с обеих сторон. Несмотря на по-прежнему сильное сопротивление со стороны Эндерса и Киркпатрик, Хэйг считал, что пришло время пригрозить Буэнос-Айресу, заявив, что США окажут полную поддержку Британии в случае отказа аргентинцев уважать резолюцию 502. Рейган согласился, а потому вторая неделя челночной жизни вновь занесла Хэйга в Аргентину, где он собирался показать всем большую дубинку. Теперь Галтьери почти не сомневался в отношении серьезности намерений американцев. Он даже позвонил Рейгану перед прилетом Хэйга, дабы заверить президента США в своем «желании мирного решения» и выразить надежду, что Вашингтон не бросит своего нового союзника. И все же Галтьери сам сделался пленником, припертым к стенке, с одной стороны, коллегой из ВМС, убежденным в близости крупного триумфа его вида вооруженных сил, а с другой — иностранным министром, который, похоже, проигрывал один сет в покере за другим. С того момента и далее он превращался во все в большей степени жалкую фигуру.