– Где ты его нашел? – спросил Хотен.

– Прибили к сосне, там же, где и пытали.

– Прямо на дороге?

– Там полянка чуть в стороне. Отсюда далеченько.

– Чем был прибит?

– Его же сулицей. На древке имя вырезано. Что скажешь, друже?

– Да ты, Радко, небось, и сам все рассмотрел, – вздохнул мечник. – У них не было времени разводить костер, поэтому двое держали парня, третий по-простецки резал ножом, а главный змей, тот вопросы задавал. Иванко еще горячий, кровь не свернулась. Выходит, вы их чуть было не накрыли, Радко.

– Кто сии звери были, по-твоему?

– Я уже говорил, что не степняки? Да, копыта подкованы… И голову готов заложить, сие не дружинники Долгорукого князя или там черниговские. Ведь война закончится, будем вместе мировую пить. Брататься на княжеских свадьбах, на крестинах, или когда у кого из князей сына сажают на коня… Не может быть у них такой жесточи.

– Согласен, мечник. И не вспомню я в дружинах у князей-противников мужей, на такое с нами способных. Остается одно…

– Только одно, друже Радко, если то не черти из болота вылезли. Разбойники это. И еще скажу: дружинники взяли бы коней, оружие, доспех, ну, сняли бы шубу… еще шапку, если дорогая и не драная, однако не стали бы раздевать труп до рубахи…

– Живого скорее всего раздели, – вздохнул Радко. – Чтобы добычу не пачкать кровью. Поймать бы уродов…

– Я вот только одного не пойму: почему они заводного коня не забрали?

– Сие как раз и понятно… Конек тот у Иванка норовистый, он сразу ускакал, чужим не дался. А когда они хозяина увезли, вернулся на место, откуда убежал. Что еще скажешь?

– Последнее скажу бесспорное слово, а дальше только догадки. А бесспорно для меня, что бедный Иванко и не мог им никакой тайны открыть, потому что и не знал ничего. Разве только догадывался, что едем клад выкапывать…

– Об этом все мои ребята догадались, – скривил Радко рот, спрятанный за седыми волосами. – Иначе зачем лопаты, зачем столько туману напускать было?

– Только вот куда именно мы едем, об этом знаю один я, – весомо заявил Хотен. – Даже великий князь не захотел узнать точное место. И еще только один человек на целом свете знает место клада. Это господин отец митрополит, однако он не осведомлен был, что мы за кладом выехали. Я, во всяком случае, ему не говорил. И не тот он человек, чтобы языком трепать, а его запись была сожжена мною лично. Разбойникам надо было меня ловить, не Иванка.

– Ну, тебя-то мы защитим, друже. Теперь поедем с большим бережением. Все в доспехе, а в дозорах по два мужа.

– А я в пути поговорю с людьми, авось, кто-нибудь припомнит мужичка, что возле дружины крутился, когда в дорогу собирались, или не в меру любопытного знакомца. И еще непонятно мне, как это Иванко к себе разбойников подпустил и нам не дал знать о них. Ты говорил, что его ударили стрелой издалека. Нет, ты ошибся, Радко, раны от стрелы на бедняге нет. Его оглушили сперва кистенем или булавой. Что за имя у него такое странное, откуда он родом?

– Волынец, из Владимира. Самострельщик наш, Чванец, его земляк и приятель, – и тут Радко мигнул значительно и проскрежетал шепотом, слышным, небось за версту: – Я понимаю, ты тайну блюдешь – и правильно… Скажи только, далеко ли нам еще?

Хотен наклонился к уху приятеля, прошептал:

– Не больше дня пути. Частью по бездорожью, правда, вдоль реки. Если придется просеки рубить для телег, то – еще сутки, ну, с прибавкою там.

Радко кивнул, соображая. Хотен спросил уже погромче:

– Ты эти места знаешь? Нас сейчас можно обогнать по боковым дорогам?

– Спросил бы лучше, каких мест я на Руси не знаю, – снова скривил рот Радко. – Тут нет никаких боковых дорог, только звериные тропинки, на коне ими не проехать.

– Я отчего спрашивал? Оттого, что нас преследуют разбойники. В открытом бою им с нами не справиться, и они могут рассчитывать только на одно свое привычное средство – на засаду. Забежать вперед злодеи не могут, ударить нам в спину мы им не позволим… Вот как бы ты поступил, Радко, будь ты на месте атамана разбойников?

Радко призадумался:

– Пожалуй, я проследил бы дружину до места, где лежит клад, позволил бы выкопать, а как уже назад повезут, устроил бы засаду – да готовые сокровища и отобрал бы, прямо с телегами.

– Значит, мы не должны им позволить нас проследить, а в Киев вернемся другой дорогой.

– Я знаю, как запутать наши следы, – заявил Радко. – Мы ведь на распутье. Прогоним телеги взад-вперед по всем трем дорогам, потом оставим их на той, которой поедем, а по всем трем от раздорожья погоняем своих коней, затаптывая колею. А потом поедем с телегами напереди, чтобы и в пути колею затаптывать.

– Хороший следопыт все едино определит, куда мы поехали, – усомнился Хотен. – Затаптывай не затаптывай…

Радко ухмыльнулся.

– Умник-то ты умник, а не догадался… Через час стемнеет уже. А в темноте и следопыт запутается. Мы же поедем через ночь – и к утру уж точно оторвемся. А сейчас станем пока табором, сварим кашу, да и Иванка похороним. Могилу выроем, вытешем крест.

Замялся Хотен, хотел было шапку на лоб сдвинуть и в голове почесать, да наткнулся на гладкое холодное железо. Проговорил, запинаясь:

– Ты все здорово, замечательно придумал, так и сделай. Распорядись прямо сейчас. Когда будем уверены, что оторвались, устроим дневку и отоспимся. Только вот тело Иванка мы возьмем с собою. Повезем на телеге Хмыря. Оно нам еще может пригодиться.

– И для чего же это нам пригодится труп? – горестно изумился Радко.

Тут вздохнул Хотен и снова склонился к волосатому уху приятеля.

– Клад-то заговоренный, – прошептал. – Не хотелось мне пугать тебя раньше времени, но его охраняют мертвецы. Четверо половцев с копьями, по одному с каждой стороны света. Скелеты, наверное, ибо немного на них за четверть-то века осталось мяса. Боюсь, головой твоего дружинника придется от сих сторожей откупаться.

Радко затейливо выматерился и дрожащей рукой перекрестился.

– Говорил ли я тебе, Хотен, что ты, по моему разумению, чересчур затейливо мыслишь? Давай, исхитряйся в волшебстве, но только не за счет бойцов моего десятка. Сначала мы похороним Иванка по-человечески, а потом уж продолжим путь.

И Хотену ничего не оставалось, как согласиться.

Пока пробирались они по бездорожью к заветной поляне в междуречье Трубежа и Надры, пока буквально на руках протаскивали телеги через мелколесье водоразделов, всякие ужасы представлялись ставшему вдруг неимоверно мнительным Хотену: и одна из речек изменила русло, и поляна заболотилась, и клад уже выкопан, а и не выкопан еще, так в руки на дастся, в землю уйдет, да еще и разум у всей дружины отнимет… Однако к тому, что действительно их ожидало, и он оказался не готов.