Вот уже и от неумолимо сужающегося зеленого клина между речками Трубежом справа и Надрой слева осталось совсем ничего, а вот уже видно, и где речки сливаются. Не видно только ни леса, ни поляны на нем, и никакой двойной березы в прилегающем пространстве вовсе не наблюдается.

Присвистнул Хотен и натянул поводья. Радко тотчас же, ломая кусты ежевики, выехал голова в голову с ним.

– Нешто уже приехали? – громовым шепотом вопросил децкий. И завопил, подняв десницу. – Стой, ядрена вошь!

– Даже не знаю, чего тебе ответить, даже не знаю… – пробормотал Хотен, кусая губы. – Слушай, ты ведь, ежели вдаль, лучше меня видишь… Что это там на хрен за черные пятна? На поляне и вокруг нее?

– Горело там, а слева из-за бугра и дымок тянется…

Теперь Хотен и сам увидел дымок, и что поднимается он над холмом, на том берегу Надры который. Только этого не хватало!

– Послушай, Хотен, мы с тобою люди городские… Давай кликнем, кто из дружины раньше пашенный был, и пусть пояснит.

– Так он тебе и признается, что от сохи… Я уж и сам понял, чего тут делалось. Крестьяне выжгли мелколесье на клину, посеяли и собрали рожь или иное зерно. А сколько раз уже посеяли, не важно для нас, а важно, что сохою землю не драли – сие и отсюда видно. Дымок же в сие время года может означать только одно: там деревенька тех мужиков, что здесь лес выпаливали.

– Не повезло… – и Радко понизил голос. – Ведь здесь?

– По записи, здесь, – кивнул Хотен. – Мы вот что сделаем. Ты сейчас же пошли дозорного на тот холм, за коим дымок. Мужики с поля и на поле ездили, пусть поищет проселок, а он выведет к броду через Надру. И пусть на холм конем не выезжает…

– Не учи ученого! – блеснул зубами Радко. – Скажи лучше, где клад?

– Я сам поищу сперва. А ты не пускай никого на поле, и сам не езди, пока не позову. И без обид.

Коленями легонько подав Рыжка вперед, выехал Хотен на поле. Почти сразу же с облегчением установил, что пней селяне не выкорчевывали. Слава богу! Ясно, что старую березу с двумя стволами найти легче, чем пни, от нее оставшиеся, однако ведь и пни такие – это тебе далеко не иголка в стогу сена. Двойная береза же явно росла особняком, и уже через полчаса Хотен обнаружил место, где она стояла. Во всяком случае, показалось ему, что нашел.

Спешившись, воткнул он в старый пень стоймя сулицу и помахал шлемом Радко, чтобы подъезжал.

– Вернулся разведчик?

– Да. Там деревенька в шесть дворов. А ты нашел ли, чего искал?

– Вроде. Надо проверить, а попросить некого, кроме тебя. Будь другом, прокатайся по полю туда-сюда, поищи пни от большой двойной березы.

– Думаешь, я отличу по пням, где была береза, а где дуб? – усмехнулся Радко. – Да ладно уж, поищу…

Пока Радко рыскал по полю, невольно напоминая Хотену мышкующего волка, сам емец тупо отдыхал, поглядывая иногда на то место, где, по его прикидке, должен был лежать клад. Сам удивлялся тогда своему безразличию Хотен, и пришел к выводу, что слишком устал от бесконечных метаний по зимним и весенним лесным дорогам. Да и клад был чужой, и все еще саднило на сердце, когда вспоминался Баженко, как сосал малец свой кулачок, с каким мудрым, как у древнего старца, выражением…

Подъезжает Радко, на ходу разводит руками. Не нашел, значит, пней от второй двойной березы. Тем лучше. Теперь определить, где полудень, и достать из Прилепиной телеги добрую киевскую сажень, сделанную Хотеном по княжеской образцовой, хранящейся в Киевской Софии: были все основания надеяться, что именно такой пользовался и Владимир Мономах четверть века тому назад.

Прилепа, высунув от усердия язык, стоит уже у пней с саженью. Хотен отодвигает ее в сторону и зовет к себе Радко.

– Слушай, друг, как бы нам определить направление точно на полудень?

После тяжкого размышления Радко машет рукой в ту сторону, где сливаются Трубеж и Надра:

– Туда на полудень.

Хотена такая приблизительность не устраивает: он уже прикинул, что даже небольшая ошибка в направлении уведет от клада на сотню вершков.

– А если точнее?

– Можно и точнее: день ведь солнечный! – затараторила Прилепа. – Подождать, пока солнышко выше всего поднимется – в той стороне и полудень.

– Ты придумала, ты и делай, – усмехнулся Хотен. – Да только не так. Расчисти здесь вот землю и давай отмечай, где кончается тень от сулицы. Там, где тень будет самой короткой, забей колышек. А дальше уже не твоя печаль.

Пока Прилепа возится с колышками, Хотен грубо, держа направление на точку слияния Трубежа и Надры, отмерил двадцать сажен, воткнул на этом месте вторую сулицу, накинул еще пять сажен и распорядился разбивать табор так, чтобы он прикрыл место раскопок со стороны холма, за которым спряталась деревенька.

– Пожалуй, не стоит нам и огня разводить, пока не выкопаем, – проворчал Радко, когда табор был разбит и выставлены дозорные со всех сторон. – Достаточно будет сухарей пожевать с солониной.

Хотен молча кивнул. Солнце стояло высоко, и неминуемо надвигалось мгновение, когда придется, хочешь не хочешь, браться за лопату. Тут и Прилепа взвизгнула:

– Вот! Тень опять удлинилась! Вот здесь был полудень!

Прищурился Хотен, вглядываясь в колышек, на который указывал тонкий грязный палец настырной девчонки. Вытащил острие сулицы из пня, воткнул ее вместо колышка. Чертыхнувшись, улегся в грязь, чтобы взглянуть в створ между двух пней в более точном направлении. Погнал Прилепу, чтобы перенесла вторую сулицу на десяток вершков вправо. Вот теперь, кажется, все. Теперь уж никуда не деться…

– Слыхал я, что клад открыться может только в полночь, – пробормотал Радко, стоявший рядом.

У Хотена будто мороз по коже прошел. Он укоризненно взглянул на приятеля и признался ему негромко:

– Тут в полдень у меня поджилки трясутся, до того боюсь копать, а ты – в полночь. И как ты тогда обойдешься без костра и где возьмешь факелы? Вообще черт знает как мы собирались: и половецкого шамана не взяли…

– Где я тебе в Киеве шамана найду?

– …а на худой конец и русский волхв бы пригодился. А то бы попа прихватили. Попел бы, покадил бы – все защита какая-никакая от мертвецов…

– Вот только попа длинногривого тут не хватало! – возмутился Радко. – «Попел бы, покадил…» А Мать сыра земля сокровище и заглотнула бы!

Хотен перекрестился. Он свистнул, подзывая Рыжка, и поехал к Прилепе, беззаботно скалящейся ему с того места, под которым, согласно мудрой записи, прочтенной отцом митрополитом, закопаны четыре мертвеца и неимоверное количество золота. Вот зубы, они у девчонки ничего, крепкие, белые…

– Что ж ты на коня взгромоздился, боярин? – спросил сзади Радко и расхохотался. – Лень стало двадцать сажен протопать – или все-таки, чтобы сподручнее было от мертвецов утикать?