Ухватившись рукой за стену, Колчин поднялся на ноги, решив, что искать пистолет под этими завалами дело безнадежное. Но куда делся тот человек? И что произошло с обитателями подвала?

– Сальников, ты здесь? – спросил Колчин и удивился, так глухо звучал его голос. – Максим…

В темноте раздался шорох и сухой кашель. Колчин сжал кулаки, выдвинул вперед плечо, отвел левую руку, готовясь к удару. Новая схватка неизбежна. Кто-то снова закашлялся. В другом конце подвала, шагах в десяти справа чиркнули спичкой, язычок пламени осветил мужское лицо с бородой и длинными патлами. Человек поднес спичку к огарку свечи, фитиль принялся, зашипело сало. Интересно, сколько ему лет? Возраст тут понятие растяжимое. Где-то от тридцати до семидесяти.

– Ты кто? – спросил Колчин.

– Меня зовут Мамаев Николай, – человек кашлянул, едва не задув огонь свечи. – Можно просто Коля. Я живу в этом подвале уже… Нет, точно не знаю… Года полтора. Или больше. Заработал туберкулез. Я харкаю кровью, поэтому держитесь от меня подальше.

– Заложник?

– Ну, вроде того. Только выкуп за меня платить некому. У моих родственников деньги никогда не водились. Я еще копчу небо только потому, что хорошо чиню автомобили. Любую рухлядь. Я механик. Поэтому меня не закопали живого за тем проклятым забором. А ты кто?

– Я и мой напарник случайно тут оказались, – к Колчину, прочистившему глотку, медленно возвращался дар речи. – Землемеры. Остановились переночевать. А тут такая петрушка началась.

– Началась… Хорошо сказано. А что, теперь всем землемерам выдают стволы, из которых можно такой домино разрушить?

– Всем, не всем… Но кому надо, выдают, – веско ответил Колчин.

Наклонившись, Николай поставил свечку на гору земли. Сальный огарок давал столько света, чтобы рассмотреть интерьер погреба почти во всех деталях. Из-под кучи земли торчали голые женские ноги. Посередине подвала возле упавшей приставной лестницы лежал человек, который весил около полутора центнеров. Это он едва не придушил Колчина своими граблями. Бритая голова расколота упавшей сверху балкой, лицо залито кровью, тело присыпано землей. Колчин присел рядом с мертвой женщиной, разгреб ладонями грунт, долго смотрел в незнакомое лицо. Лет двадцать пять или около того, светлые вьющиеся волосы, вздернутый нос. Левый глаз открыт и, кажется, смотрел на Колчина с немым укором. Если бы ты был чуть расторопней… Правый глаз вытек. Пуля попала в него и прошла навылет, прошив затылочную кость. Нет, эта женщина не Татьяна Гришина.

– Кто она? – спросил Колчин.

– Черт знает, – отозвался Николай. – Живет тут около двух месяцев. Девчонку подобрали на вокзале в Астрахани, привезли сюда. Мужиков много. И всем этого хочется. Ее таскали наверх и имели десять раз на дню или того больше. В последние дни я заметил, что у нее совсем поехала крыша. Она стала заговариваться.

– Надо нам отсюда выбираться, – сказал Колчин. – У меня там наверху молодой напарник. Если у него не отобрать гранатомет, он закопает нас живыми.

– Теперь выберемся, – кивнул Мамаев. – Если ты мне немного поможешь. А то у меня сил с гулькин хрен.

* * *

Женщина остановилась возле того места, где недавно стоял колодец, открыла рот и засмеялась идиотическим смехом. Из ствола вылетели огненные вспышки, затрещали выстрелы. Она стреляла от бедра короткими очередями. Решкин метнулся было к машине, но сообразил, что туда нельзя, снова рухнул на землю. За ремень подтянул к себе гранатомет. Автоматные пули выбили фонтанчики земли перед самым носом.

Следующая очередь его точно достанет. Бежать некуда. Можно броситься в горящий сарай и там заживо поджариться до хрустящей корочки. Но есть другой вариант: попасть в цель с первого выстрела. Он вскинул гранатомет, кое-как прицелившись, нажал на спусковой крючок и зажмурил глаза, не посмотрев, куда легла граната. Казалось, в следующую секунду он погибнет. Но автомат больше не стрелял. Решкин открыл глаза и не увидел женской фигуры. Только мутное облако пыли на том месте, где секунду назад стояла голая баба. Решкин сел, бросил гранатомет, ощутив приступ тошноты, настолько сильный, что до боли свело желудок, а рот наполнился кисло-горькой, как уксус, слюной.

Он поднялся на ноги, силясь справиться с тошнотой. Сарай за его спиной уже вовсю полыхал, принялись стены, огонь лизал стропила. Решкин, пошатываясь, сделал шаг вперед и услышал звук шагов, который, кажется, доносился с самого неба. Не поверив ушам, Решкин поднял голову. В ту же секунду с крыши сарая на плечи ему прыгнул незнакомый человек с ножом в правой руке. Решкин успел отступить на шаг, мужчина упал за его спиной. Но тут же оттолкнулся ногами от земли, подпрыгнув, повис на Решкине, свободной рукой вцепился в волосы и справа приставил к горлу нож.

Мужчина о чем-то спросил хриплым шепотом, но слов не понять. Решкин снова, который раз за сегодняшнее утро, приготовился умереть. Сейчас обоюдоострый клинок, пройдется по шее, перерезав дыхательное горло и пищевод. Заденет сонную артерию. И у него останется две-три минуты мучительной агонии. Он захлебнется кровью.

Мужик, шевеля горячими губами прямо возле уха, повторил свой вопрос, и снова Решкин, объятый волнением и страхом, не понял слов. Но то была передышка в несколько секунд. Передышка, позволившая собрать последние силы. Решкин резко повернулся вокруг своей оси, оставив в левой руке противника клок выдранных волос. Предплечьем отбил руку с ножом. Правым кулаком ударил нападавшего в лицо. И тут же левой ногой провел удар в пах. Охнув от боли, мужчина выпустил нож, пошатнулся, но устоял.

Решкин бросился на противника грудью, сбил его с ног. Навалившись сверху, несколько раз саданул кулаками по лицу, но удары оказались то ли слишком слабыми, то ли противник ловко подставлялся под них основанием черепа. Через мгновение, незнакомец вцепился руками в лицо сидящего на его груди Решкина, засунул большие пальцы под губы, стал растягивать руки, стараясь разорвать рот. Чтобы освободиться, пришлось повалиться на бок. Все преимущество растаяло в одно мгновение. Мужчина забрался на Решкина верхом, одной рукой придерживая противника за горло, другой рукой пару раз долбанул по лицу наотмашь. Превозмогая боль, Решкин оскалил зубы и, зарычав, как собака, попытался захватить атакующую руку. Дернул ее на себя и зубами вцепился в предплечье.

Сжав челюсти до боли, он выдрал клок кожи вместе с мясом. Горячая кровь брызнула на лицо. Но человек все же высвободил раненую руку и снова въехал кулаком в верхнюю челюсть. Решкин согнул колени, ударив противника в спину, но то была слабая защита. Нападавший обеими руками вцепился в горло и стал сжимать твердые, словно вырезанные из дерева, пальцы. Перед глазами разбежались синие точки, расплылось светлое пятно, похожее на газовое облако. Решкин задыхался. Он попытался перевернуться на бок, высвободиться, выгадать хотя бы секундную передышку, поймать еще один глоток воздуха, но только попусту тратил силы. Воздуха не хватало, он захлебывался слюной и кровью, заполнившими рот, мотал головой.

Немеющими руками старался отодрать пальцы от шеи, но те сжимались еще крепче. Решкин почти ничего не видел, глаза туманили слезы и мелкая пыль. Слабость, похожая на онемение, овладела всем телом. Он расслабил плечи, раскинув руки в стороны, водил ими по земле, словно гладил ее на прощание. Правая ладонь то и дело натыкалась на какую-то палку, гладкую и длинную. Решкин, уже потерявший способность что-то соображать, не сразу понял, он касается пальцами рукоятки саперной лопаты. Солнце потемнело, язык вывалился изо рта, наливаясь синевой. В ту последнюю секунду, показавшуюся вечностью, секунду, отделявшую его от смерти, Решкин, так крепко обхватил ладонью черенок, что побелели костяшки.