и я даже пожелала, чтобы это было ловушкой. Хотелось бы мне хоть на мгновение представить, что передо мной кто-то другой, но это был он. Разница заключалась в том, что я уже не была собой, во всяком случае в представлении Ориона. Он смотрел на меня с сосредоточенным, расчетливым выражением, которое появлялось у него, когда он охотился на злыдней, когда думать приходилось лишь о том, что делать дальше.

Я могла бы орать до тошноты, но стояла молча, потому что он шел к нам – шел, чтобы убить нас. Лизель дергала Аадхью у меня за спиной, пока та не выпустила мою руку. Похоже, Лизель думала, что мне придется драться с Орионом. Хуже всего – я и сама так думала.

– Орион, – сказала я. – Орион, это я, Эль!

Мой голос поднялся до крика, но он даже не замедлил шаг. Словно оказавшись наедине со всеми злыднями в мире – с худшими злыднями в мире, – он убивал, убивал и убивал, пока в нем не осталось ничего человеческого. Казалось, желание заниматься хоть чем-то, кроме убийств, полностью покинуло Ориона. Именно этого хотелось всем, кто его окружал.

Я не представляла, как сражаться с ним, – но в то же время нельзя было просто поддаться! Поэтому я сделала единственное, что могла, – швырнула Ориону в лицо заклинание отказа. Я даже не наложила его как следует – я просто бросила его и сказала: «Нет. Нет, спасибо», вложив в свои слова искреннее отвращение к ужасной машине для убийства, в которую превратился Орион.

Орион влетел лбом прямо в защитный купол и остановился. Растерявшись, он помедлил мгновение, а потом положил обе руки на поверхность купола, и в животе у меня все перевернулось: это так напоминало Терпение. Передо мной стоял Орион, однако его прикосновение ощущалось точно так же, как если бы мой защитный купол облепил чреворот, пытаясь пробиться ко мне, покрыв поверхность слизью и проверяя заклинание на слабость.

Брешей не было. За этим куполом стояло все мое существо, нерушимая стена моего «нет», в которую было вложено бесконечное количество нью-йоркской маны. За одним-единственным исключением: я смотрела сквозь слабый золотистый блеск заклинания на Ориона – и мечтала о нем. Я хотела, чтобы Орион подошел ко мне, и тогда я бы наорала на него за то, что он такой идиот, а потом упала бы к нему в объятия и целый месяц рыдала у него на груди. И тогда Орион, пробовавший мою стену на прочность, Орион, который был мне совершенно не нужен, прищурился и помедлил. Потом он снова положил обе руки на купол и начал давить, пользуясь силой моего желания, с которым я ничего не могла поделать, хотя от этого зависела моя жизнь и жизнь всех, кого я любила.

– Эль! – сквозь зубы выговорила Лизель, но я не нуждалась в напоминании.

Я бы сама закрыла брешь, но это было все равно что вскрыть себе грудную клетку и извлечь собственное сердце. Мана вливалась из нью-йоркского разделителя в защитный купол, удерживая чудовищный воплощенный голод на той стороне, насколько мне хватало сил, – голод, который не был Орионом. Как если бы он убил Терпение и сам стал Терпением.

Я с ужасом вспомнила, как потянулась к нему сквозь водяное зеркало там, в Уэльсе, сразу после выпуска, то мгновение, когда я попыталась его ухватить, – и вместо этого коснулась чреворота. Орион никогда раньше не сражался с чреворотом. Я убила единственного чреворота, который сумел пробраться в школу дальше выпускного зала. Что, если сила Ориона – сила, которая позволяла ему извлекать ману из злыдней, – была подавлена, когда он принял в себя поток малии? Столетие мучений и злобы обрушилось на него одним махом. Я не могла подавить желание дотронуться до Ориона… и он содрогнулся, и прижался всем телом к куполу, и двинулся вперед, поплыл сквозь медово-золотистую стену, палец за пальцем проникая внутрь. Среди медового блеска показались руки, затем лицо, потом он протолкнул плечи, одно и другое, прорвался целиком – и упал на пол. Я не могла сражаться с Орионом, не могла, но когда он встал и двинулся ко мне, я прорычала с яростью и болью:

– Дерьмо! Если ты подойдешь ближе, я тебе голову разнесу! – И замахнулась ножкой от стула.

Я не была готова превратить Ориона в кучу личинок, освежевать его заживо или внушить ему, что его уже не существует. Но ударить его палкой я могла – практически в любую минуту с момента нашего знакомства; словно поверив мне, Орион замедлил шаг и остановился почти в пределах досягаемости.

Все это время его лицо оставалось безмятежно-невозмутимым, нечеловечески спокойным, но теперь на лбу появилась еле заметная морщинка. Мы все стояли готовые к бою, и никто не двигался. Я пыталась совладать с гневом и ужасом одновременно, и тут он сказал: «Галадриэль», – странно шевеля губами, как если бы забыл, из каких звуков складывается мое имя, и словно пытался вспомнить человеческую речь.

– Галадриэль. – Во второй раз у него получилось лучше, и когда он опять произнес «Галадриэль», это прозвучало неправильно, совсем не так, как когда-то говорил Орион – когда мне было приятно слышать свое имя – но, по крайней мере, это уже походило на человеческий голос.

Он замолчал, похоже удовлетворенный тем, что у него все получилось. Больше Орион ничего не сказал. Но и не набросился на нас. Он просто стоял и смотрел на меня.

Глава 11

Круглый дом

Все мы стояли как вкопанные целую вечность; Орион так и не убил нас, и мы наконец поверили, что в его намерения это не входит. Поверив в это, мы провели еще массу времени, шепотом совещаясь, что, черт возьми, теперь с ним делать. Лизель предложила оставить Ориона в школе и сходить за помощью. Аадхья на это закатила глаза, а я даже не удосужилась вслух возразить. Следующим очевидным вариантом было отправить его прямо домой, к маме и папе, в Нью-Йорк, но это тоже никому не понравилось.

– Куда бы ты его ни отвезла, ньюйоркцы за ним приедут, – заметила Лизель. – Или кто-нибудь еще. Ориона Лейка нигде нельзя тихонько спрятать!

– Попытка не пытка, – мрачно сказала я. – Я отвезу его к маме.

Я понятия не имела, что мама сделает с Орионом. Судя по прошлому опыту, она не желала иметь с ним никакого дела, разве что убрать его подальше от меня. Как ни ужасно, я теперь понимала причину. Орион не собирался убивать нас прямо сейчас