лихо сидел в седле, выглядел богатырём, но выносливость утратил. В следующих кампаниях осторожностью он напоминал Голицына. Стремился утвердить победы Российской империи дипломатическим путём, не предпринимал масштабных наступательных операций, берёг армию. Ссылался на потери, на злокозненную эпидемию — и тщетно требовал от Петербурга пополнения. В то же время он испытывал себя в роли мудрого главнокомандующего, посылающего на разные направления небольшие корпуса, предводимые честолюбивыми генералами.

Год 1771-й прошёл в сражениях вокруг Журжи. Крепость не раз переходила из рук в руки. Генерал Эссен не оправдал румянцевского доверия, в сражении под Журжой потерял больше двух тысяч, позволил туркам ощутить вкус победы. Екатерины утешала Румянцева: «Бог много милует нас, но иногда и наказует, дабы мы не возгордились. Но как мы в счастии не были горды, то, надеюсь, и неудачу снесем с бодрым духом. Сие же несчастие, я надежна, что вы не оставите поправить, где случай будет».

Несколько удачных поисков на правую сторону Дуная провели генералы Вейсман и Озеров. Взяли крепости — Тулчу, Исакчи. Но главной задачей Румянцева было держать растянутый фронт с небольшой армией. Генеральные сражения были бы выгоднее России, а в войне позиционной численное преимущество турок сказывалось подчас роковым образом.

Боевые действия возобновились в 1773 году. Румянцев наконец-то получил подкрепление (хотя, по его мнению, недостаточное) и с 50-тысячной армией должен был в сражениях принудить турок к выгодному для России миру. А в Петербурге рождались фантастические прожекты: например, Алексей Орлов предлагал ударить в сердце Османской империи — штурмом взять Константинополь. Освобождение Царьграда — давняя мечта российских политиков, а в екатерининские времена Греческий проект волновал умы с особой остротой. Но Румянцев только усмехался: у него под рукой — пятьдесят тысяч, с натяжкой можно набрать ещё такую же армию. Для цареградской операции необходимо вдвое больше. Воображать, что можно решить вопрос одной Средиземноморской эскадрой Орлова — это уж совсем наивный авантюризм. И флот к такому походу не готов. Пришлось Орлову свой план откладывать в долгий ящик. А Румянцев продолжил войну в реалистическом духе.

Из Польши на Дунай прибыл генерал-поручик Александр Суворов, завоевавший славу в войне с конфедератами.

…Кто бросит камень в Николая Полевого — писателя, журналиста, неутомимого популяризатора истории Отечества? Грустно, что его главные исторические труды всерьёз не переизданы в наше время. Писал он доходчиво, страстно, бойко. В те годы (как и нынче) нужно было втолковывать публике, что русская история — не пыль под ногами, что могущество империи создавали великие герои. Этой миссии Полевой послужил достойно, но Румянцевым отчего-то решил пожертвовать. О причинах такой антипатии можно только строить предположения. Логические объяснения тут не при чём.

Страстно влюблённый в Суворова, он превратил Румянцева в злого гения, который только и делал, что ставил палки в колёса великому воину земли русской. Для композиции ему был необходим антипод истинно доблестному полководцу — и он приписал Румянцеву все пороки. «Русский Нестор» у него оказывается завистливым, трусоватым и ленивым. Неужели Полевой не исследовал хотя бы мнения о Румянцеве самого Суворова? Книги Полевого расходились приличными тиражами, по ним судили о прежних героических временах.

Военные бросились опровергать Полевого, но ничего не могли поделать с популярностью его творений. Лёгкое перо преодолевало все препоны. Правда, Полевому всё-таки не удалось надолго превратить Румянцева в историческое пугало. В новых изданиях он даже несколько смягчил карикатурный образ кагульского героя.

Разумеется, отношения двух полководцев не могли быть безоблачными. Румянцев постарше Суворова, но незначительно — всего лишь на пять лет. Однако чинами Пётр Александрович долгое время заметно превосходил Александра Васильевича, а потому относился к нему покровительственно, несколько свысока. Суворов дорожил расположением Румянцева, но затаивал и обиды. И всё-таки для Александра Васильевича Румянцев был прежде всего старшим, мудрым наставником. И он, безусловно, преклонялся перед Кольбергской победой и Кагулом.

Любивший аналогии с гомеровским эпосом Суворов с удовольствием называл Петра Александровича Нестором Российским. Красавец Румянцев к пятидесяти годам выглядел сановито, а Суворов долго сохранял моложавость. Румянцев рано остепенился, держался торжественно, без суетливости. Подвижный Суворов казался моложе своих лет и куда моложе Румянцева.

Крепость Туртукай (нынешний болгарский город Туртукан) прикрывала переправу через Дунай. В мае, отвлекая турок от переправы главных сил в районе Силистрии Суворов совершил поиск на Туртукай. Отряд из семисот человек стремительно атаковал крепость, перебил 4-тысячный гарнизон и разрушил турецкие укрепления. При молниеносной атаке Суворов применил румянцевскую находку времён кольбергской операции — сочетание рассыпного строя егерей с колоннами. Суворов торжествовал, презрительно забывая о полученной контузии. Через месяц он вторично занимает туртукайские укрепления, вновь разбивает турок в неравном бою. Румянцев представляет Суворова к Георгию 2-й степени.

Одновременно с Суворовым через Дунай переправился и генерал Вейсман. С небольшим отрядом у Карасу он разбивает 12-тысячный турецкий корпус. После этого Румянцев с 20-тысячной армией не спеша форсирует Дунай и осаждает Силистрию — крепость, в которой пребывала 30-тысячная армия. Румянцевское предложение капитулировать турки отвергли — и неспроста. Пробная попытка штурма не удалась.

На выручку Силистрии из Базарджика шла свежая армия Нуман-паши, грозившая ударить Румянцеву в спину. Вейсман спешно выступил против Нуман-паши. Пять тысяч против тридцати. Возле Кайнарджи русские атаковали войска Нуман-паши. Генерал сам повёл дрогнувшие войска в атаку — и получил пулю в сердце. «Не говорите людям!» — проговорил он, умирая. И русские довели битву до победного исхода: Нуман-паша с большими потерями отступил. Армия Румянцева была спасена. Пётр Александрович принял решение прервать осаду Силистрии. Поводом был недостаток фуража и продовольствия, но истинной причиной — гибель Вейсмана. Румянцев осознавал, что отступление на левую сторону Дуная Петербург воспримет нервно. Императрица давно требовала от него перенести боевые действия за Дунай.

Но ощущение опасности, желание сберечь армию перевешивало, пришлось отступать. Тщательно подготовленная операция наступления на Силистрию и Шумлу сорвалась. Екатерина не скрывала разочарования. Румянцев объяснял неудачу скупостью Петербурга: для наступательной войны нужно больше средств, больше солдат. После Кагула прошло почти три года — и императрица всё чаще упрекала фельдмаршала… А на его жалобы отвечала просто: если вы сумели разбить армию великого визиря с 17 тысячами — почему бы не повторить успех?

Быть может, в 1770 году Румянцеву удалось бы и занять Силистрию, и разбить визиря в Шумле, но в 1773-м выполнить эту задачу не удалось. И Румянцев стал осторожнее, и турки. Как будто фельдмаршал берёг собственную славу. Война продолжалась мучительно, а Румянцев чувствовал себя недооценённым, обижался, что на его просьбы Петербург отвечает отказами или полумерами.

В октябре Румянцев предпринял вторичную осаду Силистрии. На этот