на торте желание просто наорать на Бергамана и обвинить во всем его, припомнив ему всех его баб и телефонные номерки в вазочке.

Прошлаговавшись в тоске по квартире с час, я не выдерживаю и выбираю четвертый вариант.

Все. Выпускайте кракена.

Звоню Медведевой. Мне нужно крепкое женское плечо и пара бутылок белого сухого.

Алка отвечает сразу, будто ждала звонка.

— А я как раз тебе собиралась набрать, — и голос у нее странный.

На заднем фоне играет музыка, звенят ложки, слышится смех.

— Очень вовремя, ты свободна? — вздыхаю я.

— Мы с Анькой кофе встретились попить… — мнется подруга.

— А я хотела тебя к себе зазвать, на что-то покрепче, — мне снова становится рыдательно. Никому я не нужна…

— Мы сейчас приедем. Обе. Тут такое дело…

— Что? — напрягаюсь я.

— Не люблю быть гонцом, приносящим дурные вести, но я считаю, ты должна знать.

— Слушай, не тяни кота за подробности, — начинаю я злиться в предчувствии какой-то жопы. — Я и так не в адеквате.

— Тут в конце зала Бергман. И он не один, а с бабой.

Глава 47. Дороже золота

С ба-а-бой?

Я даже икаю от неожиданности.

Ну неожиданность, конечно, так себе, если речь идет о Бергмане, но… Каков козел!

— Умоляю, скажи, что она страшила или старая, — мрачно прошу я. — А еще лучше старая толстая лысая карга.

— Мне отсюда плохо видно, но непохоже, — не щадит меня Медведева. — Сейчас Анька типа в туалет пошла, посмотрит.

— Он ее спалит.

— Пусть палит, мы раньше пришли. Что ж теперь, до дома терпеть? — фыркает Алка. — Ты чего притихла? Замышляешь?

— Замышляю, — подтверждаю я.

— А теперь слушай сюда. Если ты собираешься ворваться, как богиня праведного возмездия, убедись, что ты выглядишь на сто пятьдесят из ста. Это первое.

Я бросаю на себя взгляд в зеркало, и оттуда на меня смотрит чудовище в распухшим красным носом и размазанной тушью, скатавшей в складки века.

Унылое зрелище.

— А второе? — кисло спрашиваю, хотя мне и первого за глаза хватает.

— А второе, им принесли счет, ты не успеешь.

— Где Анька? Сколько можно типа в туалет ходить? Никогда не думала, что она такая зассыха… — ругаюсь я, потому что близка к позорной истерике.

— Полегче, мать, — тормозит меня подруга. — Понимаю, что ты на нервах, но возьми себя в руки. Я сейчас закажу пузырь, мы расплатимся и приедем.

— Два бери. Нет, три…

— Два, — обрывает мои запросы Медведева. — Завтра на работу.

— Стерва бездушная.

— Точно. Короче, мы сейчас будем, а ты пока… не знаю, что тебе делать пока. Повой с балкона, но тихо. На метлу не садись. Видала, у нас по городу катаются тачки с эмблемой охотников за ведьмами? Это по твою душу, так что не отсвечивай.

И отключается.

Как есть стервь.

Чтобы хоть как-то отвлечься и не наяривать девкам каждые пять минут, я, переодевшись в уютные вытянутые треники и сварганив на голове дулю, начинаю приготовления к девичнику. Намораживаю лед. Сто пудов привезут теплое вино или шампанское. Ненавижу теплый алкоголь, как раз с последней свадьбы у черта на рогах.

Кромсаю сыр, вскрываю банку с оливками и, плюнув на все, пью рассол прямо из банки. Есть у меня такое извращение, но обычно я себя сдерживаю, потому что опухну ж к черту и утром буду, как китаец. Сейчас самое время махнуть на такие мелочи рукой.

Девки добираются до меня неожиданно быстро, несмотря на час пик.

И бесят меня тем, что выглядят, как люди, а не как брошенки.

Или я даже не брошенка? Пока еще только поматрошенка?

Принеся в квартиру холодный уличный дух, девчонки шумно раздеваются на пороге под моим полумертвым взглядом, наигранно весело поглядывая на меня.

— На-ка, — протягивает мне бутылки Медведева. — Лед есть?

— Ессно, — киваю я.

— Тогда ты молодец и заслужила бонус, — хмыкает Анька, доставая из сумки… запрещенное в нашем девичьем обществе уже лет пять.

Чипсы.

— Ведьма! — ругаюсь я, впиваясь взором в глянцевый шуршащий пакет. — Вот кого сжечь надо!

Но Анька, как работник налоговой инспекции со стажем, бесстрашна и, походу, бессмертна. Она уверенно несет пакет на кухню, и я иду за ней как привязанная.

— Не нуди, — отмахивается диверсантка от моих прожигающих взглядов. — Не страшнее вашего сала.

— Сало хотя бы не жареное… — сглатываю я слюну, когда Анька, перетряхнув упаковку, вскрывает ее с характерным звуком, возвещающим о грядущем потолстении жопы.

— Ян, я видела, как ты в прошлом месяце жрала яичницу на шкварках, — колет мне глаз она в ответ.

— Там соль, канцерогены, усилители вкуса, всякие вредные «е»… — пытаюсь я надавить на совесть госслужащей.

Анька демонстративно запускает руку в пакет и на глазах у потрясенной таким коварством меня достает оттуда чипсину. Повертев ее перед моим носом, она смачно ею хрустит и облизывает пальцы.

— Отрава, — с наслаждение тянет Анька. — Хочешь?

Отбираю пакет и набиваю полный рот.

Будь я проклята за это…

— Че так мало взяла? — ворчу я.

— У меня еще две упаковки, не ссы. Что я, первый раз замужем, что ли? Вы всегда у меня их съедаете. Ноете и жрете.

— Из-за тебя я отеку… — сваливаю я все на Аньку, которая судя по всему не испытывает ни капли вины.

— Не, — отзывается втекшая на кухню Медведева. — Из-за меня.

Она, как маг, достает из сумки сыр-косичку.

Как в студенчестве. Мы пили какую-то сладкую бурду, гордо называемую шампанским и закусывали именно косичкой. Так что, да, извращаюсь я давно. Знаюю в том толк. Например, могу нажраться неспелого ананаса и зажевать ананасовой жвачкой, чтоб язык вообще превратился в тряпку.

Как пить дать завтра буду опухшая. Хер с ним, все равно некому теперь мою красоту ценить.