— Ну? — тороплю я. — Рассказывайте, звезды советской разведки.

— Она блондинка, — начинает Медведева, разливая по фужерам шампанское, и лед на дне хрусталя начинает потрескивать. В нашем ордене тридцатилеток она сестра-разливающая. Дочь профессора и кандидат наук, она умеет на глаз разлить поровну любую жидкость.

— Лет двадцать пять, красивая, стройная. Блондинка она натуральная… — сыплет соль на мои раны Анька.

— Наверно, это та самая Марго, — куксюсь я. — Раз она такая вся шикарная, какого хрена он меня совращал? За каким лешим он притащился сегодня с букетиком?

Я мотаю головой в сторону вазы.

Девки тут же пошли искать изъяны в букете, но не нашли.

— А ты чего меня вызывала? — спрашивает Медведева, которая всегда все помнит.

Я вкратце пересказываю сегодняшний эпический конец рабочего дня.

Подруги соглашаются, что со стороны Геры такое поведение — абсолютное скотство. Он обязан ревновать и страдать, может даже напиваться в каком-нибудь барушнике, но исключительно в одиночестве, отгоняя от себя баб, потому что они все неверные и не я. А не вот это вот все.

Приговорив первую бутылку, мы начинаем кипеть гневом.

К концу второй меня озаряет.

— Он ее повез к себе. На хатку бобра с траходромом и ковриком для коленок, — чуть заплетающимся языком выдаю я. Видать, сыр — не очень надежная закуска.

— Ну не… — успокаивает меня Анька.

— А зачем по-твоему он ее в ресторан водил?

— Э… — скрипит она, не зная, какой аргумент подобрать.

— Именно!

— А вдруг нет? — морщится Медведева. — Вдруг это была деловая встреча?

— Если он там, то точно ее трахает. И тогда я не знаю, что с ним сделаю…

— Ты не можешь с ним ничего сделать, — кряхтит Алка. — Вы официально не пара.

— Как раз наоборот, — возражаю я. — Именно официально мы пара. И я должна знать, какой он мудак!

— И что ты предлагаешь? — спрашивает Анька, которая за любой кипиш, кроме сверхурочных.

— На дело пойдем.

Глава 48. Родину надо уважать

— Ну ты и копуша, — шпыняет меня Медведева, вызывая у меня праведное возмущение. Кто бы говорил вообще!

— Я убирала раскрас под панду! — огрызаюсь я.

— Все равно не получилось, — фыркает она, запихивая меня в такси. — А так был бы комуфляж, как у спецназа.

— Иди в жопу! — ругаюсь я. — И собери ноги! Отрастила, блин.

— Шеф, — икает упавшая на переднее сидение Анька. — Трогай…

— Куда трогай, все запотело, — ворчит дедок, уже догадывающийся, что не в добрый час его понесло подколымить.

— Идем по приборам, — отмахивается налоговая инспекция, все-таки открывая окно.

— Так, барышня, — одергивает меня водила, потому что я вылезаю вперед между кресел, чтобы в зеркало заднего вида посмотреть, что там у меня с тушью. Ну ладно. Умеренный пандизм мы назовем «смоки айз». Модно, дешево и сердито.

Я опадаю обратно на сидение.

— Вообще тут недалеко, чего вам было не проветриться, — бубнит таксист. — Очухались бы зато чутка…

— Ой дед, не нуди, а, — отмахивается Алка. — Дело у нас… Надо Родине помочь, тебе выпало как в кине быть. Сейчас будем следить за особо опасным террористом…

— Во, — Анька достает откуда-то свою ксиву, сует водиле в нос и быстро убирает. Она вообще никому особо не дает разглядывать свое удостоверение. Я первый раз, когда увидела, ржала минут двадцать.

Оказывается, налоговикам на удостоверении надо быть в форме. Да, у них есть форма. Какую выдадут. Щуплой Аньке дали пиджак размера пятидесятого. Так что на фотке головастик в кителе с такими огромными плечами, что ждешь генеральских погон не меньше. Может, и нет там погон, но впечатляет. И чем дольше смотришь, тем зачетнее. Особенно шея в этом прикиде у Аньки выразительная. Как у быка хвост.

Дед обводит нас взглядом и выносит приговор:

— Мандец Родине.

Но смиряется со своей участью и везет нас к Гериному дому.

— Вон, — пихаю я Медведеву в бок. — Его тачка. Я же говорила!

Козел!

— Шеф, ик… Давай поближе… — командует Аня.

— Ну точно его. Сил моих нет! — роняю лицо в руки.

— Сидит Янка, рога повесила…

— Да погоди еще, может, не рога… Где его окна?

— На том этаже все горят светом, чтоб их всех коротнуло. Все! Можно даже не считать, точно подлец расчехлил свою указку! Сходится. Бабу отужинал, приехал на траходром, свет горит… Уже, наверное, коврик весь протерли…

— Давай ему машину поцарапаем… — предлагает Медведева, видя, как у меня наворачиваются слезы.

— Не могу… Только не ласточку… Ноги бы переломала, а тачку не могу…

— Ну пошли ломать, — вздыхает Алка.

— Девки, вы чего? Сдурели? — волнуется таксист.

— Вот так, отец, — пафосно произносит Анька. — Будешь изменять Родине, и тебе сломают. Родина измен не прощает… Ик.

— Не пойду… Я страшная…

— Ну так и наказание должно быть суровым. Пойдем испортим ему весь кайф! Он в конце концов тебя у алтаря бросил! — раздухарившаяся дочь профессора являет миру свою кровожадность, а я обтекаю:

— У какого это алтаря?

— У Наташкиного!

— Стопэ… Объект прямо по кур… ик… су… — семафорит нам Анька, поправляя сползающую на глаза шапку.

Я вглядываюсь в темноту, прорезаемую светом подъездного фонаря. Да, этот шкафообразный силуэт точно принадлежит Бергману. Под руку его держит силуэт потоньше.

Парочка подходит к машине, Гера открывает дверь и усаживает спутницу.

— Дед, не спи… — сопит Алка. — Погоня начинается…

— Дурные совсем, вы решили, что я на своей колымаге за ним угонюсь?

— Он быстро уже не поедет, — со знанием дела отвечает Анька. — Он долг родине уже отдал, а на дороге скользко.

— Раз отдал, нахрена мы за ним гонимся, — кряхтит таксер, выруливая за бергмановской тачкой из двора.

— Неправильно отдал. Обознался. Рули давай, он сейчас оторвется…

Таксист следует Анькиным указаниям, а я комкаю перчатки на заднем сидении, задаваясь вопросом, какого хрена мы делаем?