– Перфокарта, короче говоря, – подытожил Сергей.

– Именно. Ты ухватил самую суть. Накладываешь ее на текст и читаешь то, что появляется в дырках.

– А при чем здесь манускрипт Войнича?

– Есть версия, что вся рукопись – результат шифровки с помощью решетки Кардано.

– И отдельные слова на самом деле ничего не означают?

– Да. Бессмысленно пытаться переводить их, потому что сочинителю книги они нужны были в лучшем случае ради одной-двух букв. Все остальное – для отвода глаз.

– Подожди-ка… А это согласуется с той теорией, о которой ты мне рассказывал? Про то, что манускрипт подчиняется закону живых языков?

– Понятия не имею, – честно признался Макар. – Если подходить формально, думаю, что нет. Но что, если автор сначала записывал текст с помощью решетки Кардано, а потом шифровал, целенаправленно разделяя его на куски и придавая бессмысленным буквенным сочетаниям вид слов? Присоединял окончания, выдумывал предлоги… Будет ли в этом случае работать закон Зипфа?

– Ты у меня спрашиваешь? Нашел знатока! Хотя… если автор очень постарается, то, наверное, будет.

– Вот именно. Из чего следует, что манускрипт вполне может быть зашифрован с помощью решетки, только это сделано с большой выдумкой.

– А рисунки?

– А что – рисунки? Текст является пояснением к ним. Или, скажем, рецептом.

– Взять десять низкорослых голых женщин, столько же тазиков, рассадить, соединить трубкой, взболтать, но не смешивать?

– Что-то в этом роде. Но мы отклонились от темы… Запись, которую оставила Куликова, действительно очень похожа на шифровку решеткой Кардано. Но где тогда искать к ней ключ? Вот в чем вопрос.

– Слушай, Макар… – Бабкин почесал в затылке. – Получается, что шифр – адресный?

– Выходит, что так. Но в таком случае Куликова должна была точно знать или хотя бы предполагать, что в ее квартире окажется тот, у кого будет ключ. Такой человек есть, конечно… – Илюшин с сомнением взглянул на Бабкина. – Ее отец. Но зачем ему скрывать, что у него есть решетка?

– Может быть, он не знает об этом или забыл? – предположил Сергей. – Допустим, когда-нибудь в разговоре они договорились о ключе, и девчонка вспомнила об этом в критический момент…

– Давай-ка позвоним ему. – Илюшин спрыгнул с подоконника. – Может быть, мы ходим рядом с отгадкой?

Однако и здесь их ждала неудача. Аркадий Куликов постарался досконально вспомнить все, что дочь говорила ему о шифрах, но он был уверен, что о ключе и речи не шло.

– Я бы запомнил это. Наташа часто обсуждала свое хобби с Максимом Арефьевым, и если у кого и может быть ключ, то только у него.

– Но Максим по-прежнему без сознания… – задумчиво проговорил Илюшин.

– Максим по-прежнему без сознания, – эхом откликнулся Куликов. – Макар Андреевич, прошу вас, скажите – есть хоть какие-то результаты? Хоть что-нибудь?

– Да, Аркадий Ильич, – сказал Макар, и Бабкин, слышавший разговор, изумленно посмотрел на него. – Не хотел бы вас обнадеживать раньше времени, но мне кажется, что появились кое-какие зацепки.

– Какие?! – почти крикнул Куликов. – Что вы нашли?! Вы знаете, где Наташа?!

– Если бы мы знали, где Наташа, то давно уже были бы там, – рассудительно сказал Илюшин. – Нет, пока не знаем. Но, надеюсь, узнаем вскоре.

– Зачем ты его обманул? – сурово спросил Бабкин, как только Илюшин закончил разговор. – Какие еще зацепки?!

– Никакого обмана. Зацепки действительно есть, просто мы не понимаем, как ими воспользоваться.

– Ты даешь человеку ложную надежду. Для чего?

Макар отбросил шутливый тон и сказал совершенно серьезно:

– Потому что лучше ложная надежда, чем никакой. Бабкин вздохнул, укоризненно покачал головой, но возражать не стал.

* * *

Добравшись до своей башни, я с трудом поднялся по лестнице и упал на кровать, чувствуя себя совершенно обессиленным. Кровь прилила к голове, и я испугался, что меня может хватить удар. Я был не в состоянии успокоиться, вновь и вновь переживая недавние события.

В том, что старик – умалишенный, не оставалось никаких сомнений. Конечно же, он не был моряком – должно быть, придумал это, чтобы отвязаться от досужих расспросов служанки. Но его речь, обстановка дома, крупицы золота на полу – все говорило о том, что моя первоначальная гипотеза верна: Якоб – алхимик, в руках которого оказался рецепт превращения металлов – а возможно, и камня – в золото. Какими путями попал к нему манускрипт, и не скрывались ли корни сумасшествия старика в тех временах, когда он пытался разыскать рукопись, сказать невозможно. Да мне и незачем было рыться в его черном прошлом, воспоминания о котором преследовали Якоба до сих пор.

Кем бы он ни счел меня, этот Йозеф, к счастью, вызывал у него доверие. Ему – не мне! – готов он был продать рукопись, но цена осталась неназванной, и что собирался потребовать с меня старик, я не знал.

Недолгий отдых вернул мне способность к взвешенным размышлениям. Любыми путями манускрипт должен стать моим! Я обдумал, не выкрасть ли его, но вовремя спохватился, что Молли может стать нешуточной помехой: зная о моем интересе к рукописи, она, боюсь, выдала бы меня. К тому же ремесло вора не по мне, а нанимать человека, который проделал бы за меня черную работу, я не хотел: чем меньше людей знает о манускрипте, тем выше вероятность, что в конце концов он окажется именно в моих руках.

Значит, остается лишь договариваться с упрямым стариком, не пожелавшим покамест даже сообщить цену своей бесценной книги. Говорить со мной, Эдвардом Келли, он не станет. Но как сделать так, чтобы мое следующее появление перед Якобом вновь пробудило в нем воспоминания о плотнике Йозефе?

Ответ на этот вопрос, как ни странно, нашла Молли. Когда она появилась в башне на следующее утро, я уже не сердился на нее. Приободрившись от того, что буря миновала бесследно, служанка с удвоенным рвением взялась за работу, а я между тем сообщил ей, что собираюсь нанести старику новый визит.

Разумеется, она догадалась, в чем дело. Выронила тряпку, замотала головой и стала умолять меня держаться подальше от дьявольских уловок. Но быстро поняла, что все ее увещевания ни к чему не приведут, и, утихомирившись, согласилась помочь мне.

Молли Сайрус из тех женщин, что могут говорить тысячи глупостей, но сами при этом вовсе не дуры. Я видал баб с мозгами, устроенными наоборот: уж такие умные вещи, какие они изрекали, не всякому ученому удастся придумать, но при том иначе, как полными дурами, язык не поворачивался их назвать. Стоило ей услышать про плотника, и Молли сдвинула свои черные бровки и спросила:

– А где находился господин Якоб в то время, когда говорил с вами? Уж не в кресле ли?

Я подтвердил, что именно так оно и было.

– Я замечала, что это место действует на него особенным образом: господин Якоб частенько дремлет в нем, а когда просыпается, то некоторое время словно бы живет в другом времени и беседует с другими людьми. Меня он не раз называл Анной, когда я проходила мимо него. Я думаю, господин Якоб видит призраков, но затем видения рассеиваются, и он снова зовет меня Молли, как и всегда.