по кроваткам, горкам и башенкам. Гвидон с Дариной, пропадавшие то в норе, то в Метелице, заверили, что никто не осудит их отъезд. И родители, и все соседи прекрасно понимают, что маленьким котикам неуютно среди псовых, даже таких, которые не едят мясо, предпочитая ему фрукты и рыбу. Иллариону велели явиться в общину, чтобы забрать подарки – ведро черешни от тети Виктории, мамины закатки и выпечку, которую собрали соседи. Багажник опять загрузили, утрамбовывая пакеты и банки, и используя каждый квадратный сантиметр – невзирая на протесты Иллариона.

Самым главным, самым ценным подарком был эмалированный бидончик для молока, который ему вручил батя Дарины.

– А то, говорят, у вас в семье нехватка посуды, – усмехаясь, проговорил он. – Мы посовещались, и решили, что надо помочь.

Илларион благодарил так горячо и бурно, что на звук сбежалась половина общины. Ему пришлось последовательно отказаться от лейки, десятилитрового эмалированного ведра и кастрюли такого же объема.

– Спасибо! – отбиваясь, объяснял он. – Спасибо, лейка не нужна. И вообще нам такой большой посуды не надо. С ведром за молоком ходить можно, но я буду странно выглядеть. А с кастрюлей… с кастрюлей просто неудобно.

Перед отъездом они снова сбегали в лес, еще раз померили дупло хвостом – чтобы перед заказом Илларион померил хвост рулеткой – проверили дом, убедились, что гроза не повредила башенку-смотрильню, и вернулись в Ежовку, к изнывающим детям и готовому сесть за руль Семен Семенычу.

Котята дружно забрались на заднее сиденье автомобиля с телевизором, разлеглись в ожидании мультфильмов. Баба Тася подарила Альме сверток творога и сухофрукты, дед-волк вручил Семен Семенычу сверток с копчеными карасями. Они покинули Ежовку под радостный куриный гомон и мычание коровы. На развилке притормозили, чтобы попрощаться с волчье-шолчьим семейством – Гвидон выехал за пост охраны и помахал им рукой, а Дарина со Светланочкой высунулись в окно и залаяли хором.

– Как-то грустно, – сказал Илларион. – Вроде бы, еду домой, а ощущение такое, что уезжаю из дома.

– Мы вернемся, – пообещала Альма. – Дарсы всегда возвращаются в свое дупло. По-другому не бывает.

– Мы же не покатались в карете, – спохватился Илларион, увидев знак, оповещающий о въезде в Логач. – Может быть, задержимся ненадолго? Спросим детей, вдруг они захотят?

– Нет. В следующий раз.

Заминка перед ответом Иллариону не понравилась. Он решил воздержаться от немедленных вопросов, но при первом же удобном случае выяснить, в чем заключается проблема. Если Альме не нравится катание в карете – это одно. Если она не хочет прогулок по Логачу, потому что они неизбежно привлекут внимание горожан – это другое. А если она считает, что рысь годится только на пробежки к дуплу и обратно – это самый скверный вариант. Так, конечно, тоже можно жить – постель, дупло и праздничный выход за хлебом в кафетерий. С Бертой вообще никуда не ходили.

«Не буду себя накручивать, – подумал он, проезжая мимо знакомой пекарни. – Расспрошу. Сразу-то она согласилась. Может быть, сейчас просто устала».

Илларион не понял, как получилось, что они с Брайко переехали в дом к Альме. Сначала выгрузили продукты в ее холодильник и кладовку – это было разумно, потому что Альма собиралась осваивать новые рецепты, не таскать же банки и пакеты через дорогу. Грязные вещи Брайко Альма отобрала – «все равно буду одежду Здравки стирать, загрузка у машинки большая» – следом, как-то незаметно, перестирала вещи Иллариона, который начал собирать светящееся дерево-гирлянду из комплекта «Крепость». Перегладить постиранное оказалось проще у Альмы, от себя Илларион только форменную рубашку принес, вместе с брюками на вешалке. Машину, по случаю кратковременного дождя, загнали в гараж. Бытовые заботы делили на двоих, спать ложились в одну постель, пили молоко из двух бидончиков… все было хорошо, но Иллариону не хватало определенности, слов, произнесенных вслух. Он долго обдумывал, как начать разговор – миллионы на банковском счету Альмы подрывали уверенность в себе – и решился задать вопрос перед выходом на смену, услышав предложение: «Оставь Брайко дома, не вези в садик. Его же от светящегося дерева не оторвешь, сам видишь, как им со Здравкой понравилось».

Дерево действительно имело успех. Дети хором требовали задернуть плотные занавески и сидели, глядя на меняющиеся световые узоры гирлянды. Когда надоедало смотреть – превращались, пытались забраться, катались с горки при новом освещении. Попытка отвлечь их бассейном позорно провалилась. Илларион набрал воду, показательно искупался, но детей заманить не смог – посмотрели и отказались. Альма тоже лезть в воду не захотела, но одобрила полуночное купание Иллариона нагишом. Сказала, что ей приятно посмотреть на мокрое тело в свете звезд.

После слов: «Оставь дома», Илларион спросил напрямую:

– Можно я о тебе брату напишу? Напишу, что Брайко будет оставаться и у тебя, и в садике. Я не нагнетаю, но существует риск, что меня с работы увезут в больницу – пожары разные бывают, и госпитализации, и потери личного состава случаются. Мы уже договорились, что в случае проблем Фест остановит родителей и прилетит сюда с женой, чтобы присмотреть за Брайко. Если Брайко будет у тебя, а Фест начнет искать его в садике и поднимет панику на весь город… я не хочу такой ситуации. Не хочу врать, не хочу осложнять твою жизнь.

– Напиши, – легко согласилась Альма. – А они не собираются прилететь просто так? На отдых? Я звала в гости Марианну, мою бывшую опекуншу из соцзащиты, которая мне очень помогла. Она сначала обещала приехать вместе с мужем и сыном – Нильс славный рысенок, ровесник Брайко. А потом замолкла и не говорит ни «да», ни «нет». Я хотела бы познакомить тебя с Марианной и Виктушем. И… – Взгляд стал чуточку настороженным. – И я бы познакомилась с твоими родственниками, если ты не намереваешься меня скрывать.

– Глупости какие – скрывать, – выдохнул Илларион. – Напишу Фесту, спрошу, когда у него отпуск. Они могут во втором доме пожить. И твои друзья тоже, если надумают.

После слов Илларион перешел к действиям, сфотографировал Брайко и Здравку, созерцающих гирлянду, себя и Альму, положившую голову ему на плечо, и отправил Фесту отчет об изменившемся семейном положении.

– А почему ты приписал «родителям пока не говори»? – спросила Альма, заглядывая в телефон.

– Ой… – поморщился Илларион. – Отец будет недоволен, сто процентов. Он всегда недоволен – ему Фест свет в окошке. И женился правильно, и работу нормальную выбрал. А я не такой. Не оправдал. Мама спокойнее ко всему относится, но нервы вначале помотает очень сильно. Начнет выспрашивать, сколько мы знакомы, задавать неудобные вопросы… не хочу пока нырять в это болото. Со временем, конечно, скажу, но сначала надо их намеками через Феста забросать. А потом уже говорить впрямую.

– Потому что я дарса?

– И поэтому