Я никак не могла выпустить своего пса из рук, пока Джудит везла нас вниз по горе к ветеринару, где Лорен сообщила мне новость: она совершенно уверена, насколько это вообще возможно, что Элвис перенес инсульт.

– Что-то вызвало кровоизлияние в мозг, – объяснила она. – Как правило, это проходит само собой, если только причина – не опухоль.

А если так, сказала она, все станет намного хуже. У него может случиться «сильный эпизод» – припадок. Он может умереть, но может и выжить. Только дорогостоящее МРТ-исследование подтвердит, что именно случилось, но оно, добавила Лорен, ничего не изменит.

Нам придется подождать и посмотреть.

Неуверенность накапливалась в моем сознании, точно птицы, друг за другом садящиеся на телеграфный провод. Я не хотела быть одна. Дома Элвиса слишком мучила тошнота, он был слишком слаб, чтобы есть. Я позвонила Джудит. Час спустя она приехала с двумя бутылками вина, хорошим темным шоколадом и Кэтлин, подругой из нашего небольшого книжного клуба, которая привезла свои DVD с сериалом «Настоящая кровь». Мы вместе сели на диван, Элвис спал, привалившись к моим ногам. Джудит откупорила вино.

– Что собираешься делать? – спросила она, как всегда, приземленная и глядящая в будущее.

– Не знаю, – я так же хорошо, как она, понимала, что, когда время придет, мне придется решать за Элвиса. – Если это оно, то надеюсь, что все будет действительно ясно.

– Думаю, уже скоро, – сказала Кэтлин.

Я кивнула, заставляя себя думать только о бокале вина в руке, о доброте друзей.

Лето пришло, и, оплатив свой билет, я провела солнцестояние, ужиная итальянским салом и пиццей «маргарита» в Риме, прежде чем направиться в Умбрию, на свадьбу Джулии и Павла на маленькой туристической ферме.

Перед отъездом я поцеловала своего пса.

– Если ты решишь уйти, я не буду против, – прошептала я. И говорила честно.

– Вы больше ничего не можете сделать, – сказала мне Лорен. – Вы сделали все, что могли. Поезжайте.

Ее слова полнились добротой, мягким напоминанием о том, что у нас с Элвисом было так много дней вместе.

Прохладным утром я сфотографировала Элвиса в его новеньком белом рыбацком свитере, который прикрывал по-прежнему неровно обросшую коротенькой шерстью спину, обняла его сиделку, старую подругу, сказала «пока» и направилась в аэропорт.

Римский воздух густо липнул к коже и пах едко и сладко. У меня было предчувствие, свойственное путешественникам, что я смогу возродиться, пока я дивлюсь непривычным птицам и цветам, римскому образу жизни с его поздними ужинами и расслабленной непунктуальностью. В новизне есть некая перспектива. Много лет после того, как Элвис переболел анемией, я заламывала руки, не решаясь покинуть его, убежденная, что мое отсутствие приложило руку к его болезни. Впервые за все время эти мысли отпали. Я действительно сделала все, что могла.

Я жила у Элизабет, своей приятельницы по магистратуре, у которой была первозданно чистенькая квартирка с видом на густо заросший деревьями двор женского монастыря. Ее превосходный итальянский позволял мне покупать чудесную копченую колбасу с бароло на Кампо-деи-Фьори и торговаться за абсурдно дешевые тарелки фирмы Vietri в Орвьето. В Фабро я благословила союз Джулии и Павла стихами и восславила «любовь, общую для двух независимых существ». Сам акт был чисто символическим – они официально поженились еще в мае, в собственном дворе, в присутствии меня и Сида в качестве свидетелей. Когда они возложили руки на каравай хлеба, который мать Павла привезла из самой Польши – согласно традиции под названием зренковины, – я накрыла их переплетенные пальцы кружевом и процитировала Неруду: «Двое счастливых влюбленных пекут один хлеб».

Двенадцать дней спустя Элвис приветствовал меня своим радостным «вуу-вуу»; он обнюхал мои ладони, лицо, ноги, даже шею и ступни. Это была самая долгая наша разлука за восемь лет. Он немного похудел, но энергетика у него была хорошая, и чувство равновесия восстановилось. Мы вместе вступили в лето, каждый день гуляя вокруг лягушачьего пруда, наблюдая за гнездящимися утками и ласточками, с криками носившимися в воздухе. Когда он был в силах, мы доходили до волшебного леса в поисках водосбора.

Я стала проводить больше дней в гамаке, читая или наблюдая за облаками. Элвис лежал неподалеку. Я посадила эхинацею, лаванду (снова) и черноглазые анютины глазки на новом садовом участке, который выкроила между домом и сараем, и старалась не гадать, доживет ли Элвис до их цветения.

В июле ко мне на ужин приехали отец и его жена. Я приготовила колбаски, которые провезла контрабандой в чемодане. После пожара у нас с папой сложились осторожные, излишне вежливые отношения бывших противников, и в Рим я летала на накопленные им бонусные мили. В качестве праздничного блюда я подала салат из помидоров с анчоусами и пиццу «маргарита» с рукколой, за которыми последовал стейк из пашины. Мы пили бароло на террасе, нежась на теплом летнем воздухе. Это было приятно, даже забавно, но мне хватило одного раза. Он ничуть не изменился.

Осень пришла, горящая и золотая, когда Элвис официально пережил свой прогноз. Лето нырнуло рыбкой в осенние дни, подпихнутое поздним августовским лесным пожаром в каньоне Формайл, всего в двух горных хребтах от нас. Наблюдая за вихрящейся волной бархатно-оранжевого и красного пламени со смотровой площадки не более чем в полумиле от хижины, я осознала, сколь многое было уничтожено. Элвис обследовал кусты, вынюхивая бурундуков и кроликов, в то время как я следила за столбом черного дыма, поднимавшегося в воздух. Он не видел того, что видела я.

Пожар вырвался из-под контроля почти неделю назад, предъявив права на более чем сотню домов. Лефт-Хэнд-Кэньон, что был сразу за горой от нас, эвакуировали. А Голд-Хилл, следующий хребет, был в огне. Шеф пожарных Джеймстауна говорил, что сражаться с пятидесятифутовыми языками пламени это «все равно что бороться с огнем в пекле». Плотные дымовые завесы обволакивали мою хижину туманом. Наконец, я загрузила в машину коробку со своими дневниками, фигурку медведя, фото Элвиса и самого Элвиса, чтобы провести ночь у Джулии и Павла. Мой пикап оставался неразгруженным все время пожара. Когда бы я ни покидала гору, моя собака и мой компьютер были со мной. Решение, что брать, далось легко – число моих приоритетов явно сократилось.

Осины изменились за одну ночь. Я была так занята наблюдением за другим огнем, что проглядела, как по горе поднимается их ползучий свет. Столь же важный, как и отслеживание появления цветов по весне, ритуал наблюдения за цветом листьев замедлял скачок из лета в зиму. Вдоль каньонов, сбегающих к Передовому хребту, листья осин потихоньку приближались к золотому и красному. Осень в любом случае казалась несколько лихорадочной – время слишком быстро утекало сквозь узенькое стеклянное горлышко: нужно было запасать и складировать дрова, снимать москитные сетки, мыть окна и убирать с террасы горшки, снимать кормушки для колибри и вешать на пондерозу кормушки для семян. Но в этом году новый сезон наступал, несясь на всех парах.