– Ладно, – сказал капитан. – Иди, считай. Чтобы к утру все были посчитаны, и излишек отдашь мне.

Илэлэк нахмурился, и капитан, чтобы его успокоить, сказал, что излишек, как они и раньше договаривались, это всё то, что будет больше тысячи. Илэлэк заулыбался и ушёл.

А капитан опять вошёл в ярангу. Там, возле лежащего адъюнкта, уже сидел Имрын. Вид у адъюнкта был самый чукочий, то есть голова его была вся в тоненьких косичках, из щёк торчали клыки, а сам он был смуглый, скуластый. И он крепко спал. Возле адъюнкта лежал нож, тот самый, из раны. Нож как нож, подумал капитан. Имрын посмотрел, куда смотрит капитан, улыбнулся и сказал:

– Этот нож очень сильный, он двадцать человек зарезал. Теперь он может столько же вылечить, если его правильно держать.

После чего Имрын наклонился над адъюнктом и стал что-то нашёптывать. Адъюнкт застонал. Имрын начал напевать, адъюнкт затих. Капитан смотрел на адъюнкта, а сам очень хотел спать. Ну, ещё бы, думал капитан, сколько он сегодня на ногах?! А сколько ещё бегать завтра?! Капитан сел на пол и зевнул, его просто валило на сон, он закрывал рот рукой, чтобы Имрын не видел.

А Имрын смотрел на капитана и улыбался. И, может, думал капитан, это он на него сон напускает! Но зачем ему это? Он, что ли, хочет, чтобы капитан заснул и проспал что-то важное? Так ведь чтобы ничего не просыпать, у него есть караульные! Капитан снял шапку, положил её на пол, лёг на неё, закрыл глаза…

И, как ему показалось, сон никак не хотел его брать, и он ещё долго лежал, слушал имрынов тихий нудный голос и не мог не то что бы подняться, но даже не мог повернуть головой. А когда смог, то увидел, что сбоку лежит адъюнкт, а над ним сидит молодая девица в богатых чукочьих одеждах, густо обшитых крупным жемчугом. А, вспомнил капитан, это же Гитин-нэвыт, Атч-ытагынова любимая дочь от его старшей жены, кривоногой Оттон. У Атч-ытагына нет сыновей, есть только дочь, но она ни за кого не хочет замуж, а только за нашего адъюнкта, да что он всем так дался, да его соплёй перешибить, да он из фузеи с тридцати шагов в мешок не попадёт! Капитан закрыл глаза, долго лежал в полумраке, спал не спал, а снова открыл глаза – и опять увидел Гитин-нэвыт, а возле неё адъюнкта. Она держала руку у него на лбу и что-то напевала по-чукочьи, он улыбался. А возле них лежал нож, который уже зарезал двадцать человек, а теперь как будто бы опять готовился кого-нибудь зарезать. Вот о чём тогда думал капитан, а голова у него огнём горела, руки-ноги были как свинцом налитые, что это за сон такой, он думал, где Имрын? И как эта девка сюда пробралась? А где Синельников, почему нет смены караула?

Ну и так далее. И только утром капитана отпустило. Он проснулся, осмотрелся и увидел рядом с собой спящего адъюнкта и сидящего возле него Имрына. Адъюнкт на вид был самый настоящий чукча. Ну, ничего, сердито подумал капитан, вот привезём тебя в Санкт-Петербург, там твои косички сбреют наголо, клыки вырвут, наденут парик – и хоть государыне тебя показывай! И капитан громко хмыкнул. Имрын насторожился и спросил:

– Что с тобой, господин?

– Мне снилось, – сказал капитан, – что я очень крепко сплю, почти как мёртвый.

– Это хорошо, – сказал Имрын. – А что ещё?

– Сюда, так мне снилось, приходила Гитин-нэвыт и жалела его.

– А вот это очень нехорошо, – сказал Имрын, нахмурившись. – Это она держит его, не отпускает. И пока она его не отпустит, ты не сможешь увезти его отсюда. Или сможешь увезти, но только мёртвого.

– Как это? – не понял капитан.

– А вот так! – сказал Имрын. – Она на него заговорённую верёвку накинула. Теперь она будет держать его, пока он жив. А если ты будешь тянуть его к себе, то он задушится.

Капитан посмотрел на адъюнкта. Вид у адъюнкта был вполне здоровый, казалось, что он просто спит, только губы у него в крови. Дурь какая-то, подумал капитан, не бывает же такого! Но вслух ничего об этом не сказал, а только спросил:

– Так что, ты хочешь, чтобы я оставил его здесь, а сам ушёл к себе?

– Нет, – ответил Имрын, – я ничего не хочу. Я только говорю, что если ты возьмёшь его с собой, то живым ты его до вашей крепости не довезёшь.

Капитан подумал, помолчал, после чего ответил, что мало ли что человеку может присниться.

– Да, это так, – сказал Имрын. – И я ещё тебе скажу: ты можешь поступать, как хочешь, но должен знать, как нужно было поступить правильно.

– Не учи меня! – гневно воскликнул капитан.

Имрын молча ему поклонился. Капитан, немного успокоившись, сказал:

– Не лезь не в свои дела! – Поднялся, надел шапку и вышел из яранги.

А там давно никто уже не спал, все были заняты делами. Юкагиры ходили по пустоши, подбирали трупы, обирали их, складывали в кучи и поджигали, а оружие и панцири складывали отдельно – свои в одно место, чукочьи в другое, корякские в третье. Также и наши вышли хоронить своих. Похороны были простые: их положили у скалы, капитан прочёл над ними молитву, и их стали закладывать каменьями. А капитан стоял, поглядывал по сторонам и думал, что предсказание Имрына – это самая обычная инородческая байка, на которую не нужно обращать внимания. Но, правда, есть и совсем другие причины, по которым нужно сперва очень крепко подумать, а уже после выступать в поход. Потому что куда вдруг пропало Атч-ытагыново войско? А где коряки? Что если они уже сидят в засаде и только и ждут, когда мы к ним подойдём? Не проще ли вначале выслать лазутчиков или даже небольшой отряд?

Ну и так далее. То есть вот о чём он тогда думал. А когда наши, подправив могилу, распрямились и надели шапки, Илэлэк сразу подошёл к капитану и сказал, что его люди уже забрали причитающуюся им добычу и готовы идти к лодкам. И прибавил, что оленей тоже посчитали, и их оказалось ровно тысяча и пятьдесят. На что капитан сказал, что это очень хорошо, но он ещё желает, чтобы его оленей отделили в особое стадо.

– Зачем это тебе? – удивился Илэлэк. – Ведь мы же пойдём в одну сторону. Или ты не собираешься идти обратно?

– Да, это так, – ответил капитан. – Мне думается, что мне нужно ещё немного погодить, прежде чем покидать это место.

– Почему? – спросил Илэлэк.

– Потому что, – сказал капитан, – вначале нам нужно узнать, куда подевались Атч-ытагын и Хыпай. Не лучше ли вначале выслать надёжных людей и проверить, всё ли впереди спокойно, а уже только потом выдвигаться вперёд? Тем более что место, в котором мы сейчас остановились, очень удобно для защиты. Вот так думаю я. Ну а ты можешь думать по-другому, и можешь сразу идти к лодкам, только отдай вначале мне моих оленей, чтобы чукчи у тебя их не отобрали.

– А, так вот чего ты хочешь! – сказал Илэлэк. – Ты хочешь дальше воевать. Но мы об этом не договаривались. Мы договаривались, что пойдём и разобьём Атч-ытагына, и мы разбили его. Также мы ещё шли за тем, чтобы освободить твоего названого брата. И мы и это сделали! Поэтому я сейчас беру свою тысячу оленей, которых я заслужил, и поворачиваю домой. Эти олени – твоя плата за то, что мы сражались вместе. Но это ещё не всё. Ты же обещал мне отпустить ко мне моего сына, чтобы он побыл у нас до Рождества, а после и дальше, до лета. Но теперь, когда ты останешься здесь, с кем мне там разговаривать? Поэтому напиши мне говорящую бумагу, чтобы люди в твоём стойбище отдали мне сына.