Что-то случилось, это было очевидно, и от дурного предчувствия у Оксаны по спине поползли ледяные мурашки.

Андрей вышел из ванной и, не переодеваясь, чего за ним никогда прежде не водилось, подался на кухню.

– Привет, – испуганно посторонившись, улыбнулась Оксана. – Ты весь мокрый… Принести тебе футболку?

Он не ответил, лишь, усевшись за стол, уставился на сцепленные в замок руки.

– Ужинать будешь? – наконец решилась прервать тяжёлую паузу Оксана. – Есть вареники с вишней, есть борщ… – В ответ молчание. – Андрей?

Он глянул на неё как-то странно – мельком, словно не желая сталкиваться взглядами. Пожал плечами.

– Давай.

Без желания. Без эмоций. Оксана замешкалась. Что подавать-то? Она не поняла, но переспросить так и не решилась. Поставила на стол чашку с варениками, сметану, сахар.

– Чай или компот?

– Без разницы. – А взгляд в стол.

Налила чаю. Просто потому, что это дольше и есть чем занять руки. Но Андрей и теперь не спешил есть. Молчание тяготило. Наконец он встал вдруг, и, пошарив в шкафу, выудил початую бутылку водки. Стопку искать не стал, плеснул прямо в пустую чайную кружку. Покачал ею, глядя, как растекается по стенкам алкоголь.

– Что-то случилось? – не выдержала Оксана.

Он решительно отставил кружку.

– Расскажи, как ты пришла наниматься к нам в няньки? Вернее, для чего?

Внутри всё оборвалось. Вопрос не случайный, вопрос в лоб. И как бы не готовилась она рассказать всё сама, но так вдруг сковало ужасом… Обхватила себя руками, не смея поднять на Андрея глаза.

– Я всё объясню…

Он нетерпеливо дернул щекой.

– Просто скажи – это правда?

– Андрей…

Он кивнул, усмехнулся.

– И Турция?

– Андрей…

– И наряды эти твои нелепые?

Оксана закрыла лицо ладонью. Боже, как стыдно! И тут же кинулась, схватила Андрея за руку:

– Прошу тебя, просто послушай…

Он наконец, поднял на неё взгляд. Холодный, чужой. И выдернул руку.

– То есть, это всё правда? Одно слово – да или нет?

– Отчасти! Когда всё начиналось, я ведь не знала ни кто ты, ни что у тебя за семья. Я просто думала, что…

– Достаточно! – Он болезненно зажмурился, тиранул лицо ладонью. – Уходи.

Оксана замерла. Показалось, стены пошли ходуном.

– Андрей, выслушай…

– Просто уходи! – крикнул он, треснув кулаком по столу.

Подбородок свело от сдерживаемого рыдания – внезапного, удушающего и раздирающего сердце, но Оксана, протолкнула ком в горле встречным криком:

– Ты не можешь вот так! Дай мне сказать!

– Нет! – вскочил он, смахивая со стола посуду. – Мне не нужны твои объяснения, достаточно того, зачем ты пришла в мой дом с самого начала! Зачем лезла в мою постель и к детям в доверие втиралась! Этого достаточно! Теперь просто уходи!

Слёзы скользнули по щекам, но Оксана упрямо нахмурилась:

– Ты снова всё лучше всех знаешь, да? Но вдруг ты не прав? Неужели тебе всё равно?!

– Уходи!

И такое вдруг зло взяло! Она была виновата, да. Но в тоже время вины на ней не было! С самого начала, от первой до последней минутки ею двигало исключительно обострённое чувство справедливости и желание помочь детям. И она могла бы всё объяснить, это ведь не просто набор событий – это и есть ОНА, её правда жизни, её сила и слабость, ошибки и искупление. Так неужели, у неё нет даже права сло́ва в своё оправдание? И какова цена всем его ночным нашёптываниям на ушко, если сейчас, когда ей так нужна всего лишь капля доверия, Андрей, не задумываясь, гонит её?!

– Я ведь не вернусь, Андрей. Если я сейчас уйду – я не вернусь, так и знай!

– Лучше бы ты и не приходила.

*** *** ***

Когда за нею захлопнулась дверь, Андрею на мгновение показалось вдруг, что воздух закончился. Разве мог он к своим сорока годам, когда, казалось, всё уже повидал, представить, что бывает ещё и так больно? Зажмурившись и сжав зубы, сидел за столом и методично лупасил кулаком по столу, пытаясь не пустить яд в сердце – туда, где, казалось бы, и без того всё давным-давно уже мёртво. Но нет, оказалось, не мертво а… беззащитно.

Как же так, ну как же так?! Почему из всех, именно она?

– Папочка… – замерев в дверях, несмело позвала Марина. – Папуль…

– Иди к себе! – приказал он строго, даже не глянув. Потому что в зажмуренных глазах стояли слёзы. Дурацкие, пацанячьи. И он испугался их вдруг. И своего состояния, и того, что его слабость увидит дочь. – Ну?! К себе, я сказал!

Она ушла, а он посидел ещё, то вгрызаясь в кулак, то сдавливая виски кулаками и пытаясь прийти в себя. Собственно, а что ужасного-то произошло? Он ведь знал, что так будет. Все эти годы знал и бдил, а тут… Что случилось? Почему расслабился?

Усмехнулся, с трудом глотая горькую слюну. Маринка всё-таки молодец. Она, в отличие от своего голодного до бабьей ласки папани не спешила открывать душу смазливой няньке. Присматривалась, проверяла на вшивость. Даже противостояла. И ему бы к дочери прислушаться, а не к этой… Этой…

Хотел, но не мог назвать Оксану ни сучкой, ни стервой. Язык почему-то не поворачивался, даже в уме.

Вздохнул. Усмехнулся. Бог с ней. С глаз долой – из сердца вон. Всем урокам урок. А теперь, пора возвращаться на землю.

– Марин? – она не откликнулась, и он позвал ещё: – Марин, иди сюда!

Не отозвалась. Тогда он пошёл к ней сам, но выйдя из кухни в коридор замер: дочка стояла в углу.

Словно и не было этого внезапного двухнедельного просветления в их жизни, когда всем им вдруг стало легче дышать. Словно это был лишь сон, просыпаться от которого тяжело, но надо. И как-то жить дальше. По-новому.

– Иди ко мне, – обнял Маринку, подхватил на руки. – И давай-ка впредь мы с тобой попробуем обойтись без угла, ладно?

А сердце всё равно щемило, и застревали в горле слова. И будущее почему-то виделось мутно. Никогда такого раньше не было. Даже в самые трудные времена он всегда имел план действий и знал, куда идёт, но не теперь. Всё, чего хотелось сейчас, это остаться одному, потому что сдерживать то, что на самом деле творилось в душе, оказалось неожиданно сложно. Но необходимо. Усадил Маринку к себе на колени.

– Ну? Рассказывай, где пряталась сегодня?

Она молчала. Андрей выдержал паузу, усмехнулся: кремень, а не девка! Ей бы дознавателем в уголовку или в прокуроры.

– Ладно, не хочешь, не говори, но имей в виду, что сегодня ты начудила. Надеюсь, больше это не повторится. Договорились?

Марина кивнула и несмело