— Ада отдастся, если наденете ей на голову диадему. Тогда она почувствует себя королевой и не устоит.

Граф насторожился, как-то невнятно промямлил:

— Что ж, раньше не сказала? Диадема осталась в хранилище банка.

— Значит в другой раз, — легко согласилась Лидос. Снова приоткрыла пудреницу, и граф мгновенно запустил туда трубочку.

Глава сто восемьдесят первая

Когда Ада вернулась в зал, то почувствовала, что атмосфера как-то сгустилась. Граф и Лидос бурно выражали свои эмоции по поводу удачного знакомства. И тут же обратили свою радость на Аду.

Граф поцеловал её сначала в плечо, потом в щеку. Приложил её ладонь к своему разгоряченному лбу.

— Э, нет! Так не пойдет, — шутливо оттолкнула его Лидос.

— Ладно, согласен, но чтобы без отказа.

— Как отказаться от мечты?! — подзадорила его Лидос.

— Не скучайте, я сейчас распоряжусь…

Одарив Аду загадочной улыбкой, граф исчез.

— Что случилось?

Лидос открыла пудреницу, протянула Аде скрученную в трубочку купюру:

— Попудри носик.

— Как это?

— Нюхни разок.

— Зачем?

— Делай, что говорю! — прикрикнула Лидос.

Ада никогда не принимала наркотики, поэтому испугалась.

— Героин?

— Глупая, всего-навсего кокс, кокаин. Нюхай, так надо.

Ада втянула через трубочку в нос порошок. Стенки носа обожгло.

— Граф хочет тебя.

Ада отшатнулась.

— Ни за что!

— И не надо! Просто обе немного разденемся. Пусть заведется. А потом еще нюхнёт и вырубится. Мы забираем диадему и свободны. Нюхни, — снова подставила ей пудреницу.

Ада автоматически втянула другой ноздрей.

— Зачем все это? — с мольбой воскликнула она.

В этот момент вошел граф. За его спиной маячили те самые крепкие парни.

— Так много? — притворно возмутилась Лидос.

— Они будут за дверью. На всякий случай.

Парни в подтверждение закивали головами.

— Ну, и пусть спрячутся за ними, — властно распорядилась Лидос.

Они послушно скрылись за коваными дверьми. Граф достал из бархатного мешочка диадему.

— Так она у Вас! Ах, проказник! Тогда не будем терять времени, — Лидос открыла пудреницу, — теперь попробуем втроём.

Ада не посмела возражать.

Глава сто восемьдесят вторая

Дальше началось невообразимое! Лидос залезла на стол и принялась снимать с себя одежду. Граф бегал вокруг, хохотал и аплодировал. Потом схватил Аду, стал её тискать. Ада попробовала отбиваться. Но неожиданно какая-то волна безумной радости накатило на неё, она взглянула на совершенно голую Лидос и ей тоже захотелось раздеться. Граф и Лидос превратились для неё в каких-то сказочных персонажей, которых она только что придумала и может творить с ними всё, что угодно.

Она не заметила, как цепкие руки Лидос стащили с неё джинсы. Потом кофту. От остального избавилась сама.

Граф продолжая смеяться и ликовать, водрузил на её голову диадему… А через минуту Ада оказалась сидящей на графе, разлегшемся на рыцарском столе.

Рядом стояла Лидос и шептала на ухо:

— Расслабься, у него до этого не дойдет… Сегодня, все несерьезно…

Граф взвизгивал, закатывал глаза, стонал, дергался всем телом.

«Это все несерьёзно! Такая игра!» — танцевало в голове Ады. И она совершенно не думала о последствиях. Лидос рядом — бояться нечего! И вообще, сегодня она царит над всеми!

Граф бился в конвульсиях и экстазе. Стены рыцарского зала оглашались его рыком. Доспехи звенели в унисон. Перепуганные парни, призванные охранять диадему, приоткрыли двери и просунули головы.

Обнаженная Лидос раскинула руки, призывно завертела бедрами. Крикнула:

— Заходите, присоединяйтесь!

Увидев хозяина, дергающегося под обнаженной девчонкой в диадеме, они решили, что вмешательства не требуется и с шумом захлопнули двери.

В этот момент граф испустил дух. Ада даже не почувствовала. Она летала где-то там под сводчатым потолком.

Лидос достала из сумки, сделанную Изей диадему. Сняла с головы Ады настоящую и водрузила на неё подделку. Сделала это с такой виртуозной быстротой, словно боялась, что за ней подглядывают. Как только драгоценность оказалась в сумке, быстро оделась, вытащила пудреницу, стёрла платочком с неё отпечатки пальцев и бросила под стол. Остатки порошка рассыпались.

Ада не заметила её действий. В груди буйствовал праздник! Еще немного и она улетит отсюда навсегда!

Лидос открыла тяжелые двери. Охранники с удивлением уставились на неё.

— Что-то я устала, возраст не тот, — пожаловалась Лидос и предупредила, — не тормозите графа, он давно так не вдохновлялся.

Парни заглянули внутрь зала. Ада продолжала подпрыгивать на графе. Диадема плотно сидела на её голове. После чего они закрыли двери и почтительно расступились перед Лидос. Мажордом проводил её к машине.

Глава сто восемьдесят третья

Очнулась Ада в полицейском участке. Она лежала на кафельном полу. Её рвало. Голова отказывалась соображать. В памяти зияла черная дыра, через которую в душу медленно влезал ужас.

Потом кто-то потащил её в душевую кабину. Контрастный душ вернул к восприятию реальности. После него, она смогла сама одеться и предстать перед офицером полиции.

Допрос велся на повышенных тонах. Аде сразу было предъявлено обвинение в убийстве графа Анри де Бросса.

В ответ она бесполезно мотала головой и лепетала:

— Я не понимаю.

Офицер, выполнив свою задачу, отправил её в одиночную камеру, где Ада мгновенно впала в забытье. Это был не сон, а тяжелая тупая бессонница, путавшая мысли, образы, события. Аде казалось, что она упала откуда-то сверху, и сил подняться не было. Граф, Лидос, диадема уносились из её сознания угасающими кометами. Хотелось открыть глаза и проснуться.

Утром её разбудил яркий свет, вспыхнувший в камере. Перед ней стоял все тот же офицер с папкой в руке. Увидев его, Ада забилась в угол жесткого лежака. Он потребовал, чтобы она встала. После чего без всяких объяснений зачитал текст постановления, из которого она ничего не поняла.

Ада подыскивала слова, чтобы объяснить, что она ни в чем не виновата. Но неожиданно, офицер вручил ей паспорт и мобильный телефон.

— Прошу, мадмуазель, — почти галантно указал рукой на дверь.

Ада покорно вышла в коридор. Офицер проводил её до самого выхода из участка.

Заставил расписаться на каком-то документе и на прощание улыбнулся.

Не понимая, что происходит, Ада вышла на улицу.

Глава сто восемьдесят