Почти в сумерках мы отошли от судна, стоявшего на якоре в Саунде близ Нью-Рошели. Надвигался шторм, но наш бриг настойчиво двигался в южном направлении и вскоре вышел в открытое море.

На следующее утро капитан сказал: «Хочу, чтобы ты понял, что на борту корабля у тебя нет дяди. Я командир для всех на борту. Ты будешь помогать судовому врачу, станешь его помощником, и старайся держать рот на замке. Если будешь выполнять свои обязанности, между нами не будет ссор; если нет, то берегись, парень!»

Команда состояла из тридцати человек, включая капитана, помощников и врача по имени Максвелл. Это был шотландец тридцати лет, коренастый и плотный, с лицом тронутым оспинами, с желтыми, желчными глазами. Благодаря опыту, приобретенному в аптеке доктора Муни, я ориентировался в склянках и коробках не хуже доктора Максвелла. Мы оба спали в койках на палубе, посреди корабля, где стоял сундук с лекарствами и медицинским оборудованием, столовались с помощниками капитана. Сам капитан Виллинг принимал пищу в своей каюте.

Бриг был стройным судном с острыми обводами, водоизмещением триста тонн, быстроходным. Он назывался «Каролина», был хорошо защищен наличием порохового погреба, полного боеприпасов, десятком карронад, поскольку шла война и моря кишели французскими крейсерами. После урагана у побережья Бразилии, когда был перекручен бушприт и снесена фок-мачта, бриг стал на якорь в чудесной бухте Рио. Здесь производили ремонт, и вся команда занималась погрузкой цветной хлопковой ткани, бочонков пороха и рома, побрякушек, табака и других товаров, необходимых для торгового судна. Врач распорядился о пополнении запасов каломеля, серы, перуанской хины и других лекарственных средств. Однажды утром мы выбрали якорь и взяли курс на африканское побережье.

22 августа 1805 года «Каролина» бросила якорь у торговой фактории в устье реки Вольты, которая впадает в Бенинский залив между Золотым Берегом и территорией Дагомеи. Здесь была зафрахтована шхуна, и капитан Биллинг двинулся вверх по реке. Вдоль берегов виднелись туземцы, работавшие на своих кукурузных полях, в траве паслись стада скота, а ближе к вечеру негры в каноэ привезли молоко и обменяли на безделушки. На следующий день показались рисовые поля с десятками каналов, пересекающих их в разных направлениях. 29 августа шхуна стала на якорь перед Мале, поселением с примерно тремя тысячами жителей, в центре которого располагался рынок. Его хижины образовывали полукруг на холмистой стороне, обращенной к реке. Здесь капитан Биллинг организовал экспедицию в горы Конт, высившиеся к северо-востоку, для торговли на золотых рудниках. В то время шла война между верховным вождем ашанти, который правил в Мале, и Дагомеей. Многих пленников отправляли или вниз по реке для продажи в рабство, или в горы мыть золото.

Мы отправились с длинной процессией черных торговцев и воинов – охранников для белых людей. Покинув поселение, мы вскоре углубились в густые джунгли. Командиром воинов ашанти являлся негр свирепого вида – черный, как гагат, с шерстью, заплетенной в жесткие локоны, его зубы остро заточены, на щеках зияли два глубоких пореза. Он был раскрашен красной глиной, что придавало ему неземной вид. Квобах отличался гигантским ростом, он носил копье, имел при себе рог для пороха и сумку на ремне вокруг шеи. Три раба несли его оружие – один держал тяжелый, кривой меч, другой – палицу, третий – мушкет. Нам не оставалось ничего другого, как идти налегке, потому что много чернокожих туземцев несли наш багаж. Всего нас было сто пятьдесят человек. Дневные передвижения были короткими, по ночам же останавливались в какой-нибудь прекрасной деревушке и угощались, словно лорды, африканскими деликатесами. Женщины мололи кукурузу, готовили рисовые пироги и доили коров, которых гнали рядом с нами, как тягловый скот. После ужина туземцы били в свои тамтамы, то есть деревянные барабаны, пели и танцевали, пока не наступало время расположиться лагерем. Затем воины-ашанти организовали караульную службу. Белые люди подвесили под деревьями гамаки, и ночь прошла достаточно спокойно, если не считать рева диких зверей.

Однажды вечером мы расположились лагерем на берегу спокойной реки, затененной огромными деревьями. Мы ужинали под великолепный заход солнца. Одни чернокожие туземцы лениво бродили, покуривая свои трубки, другие лежали на траве, в то время как жены кормили их булочками с маслом и вкусными кусочками козленка, который был забит и тушился с тех пор, как мы остановились. Неожиданно на нас напали, и в воздухе замелькали стрелы. Оказалось, что лес заполнен дикарями. Я сидел под деревом и потягивал воду из кальяна, когда началось нападение. Почти сразу я увидел, как ко мне приближается негр с огромной дубиной. Квобах, наш командир ашанти, сделав прыжок, оказался перед ним, но к нему метнулся десяток врагов со всех сторон. Меня сбили с ног, прежде чем я мог взяться за оружие.

Когда я пришел в себя, то обнаружил, что лежу у подножия дерева, связанный по рукам и ногам. Казалось, лес горел от сотни факелов, которые негры воткнули в землю или размахивали ими вверх и вниз, держа в руках. Туземцы бегали взад-вперед и визжали, как безумные. Их тела были раскрашены белыми полосками так, что они выглядели как скелеты, прыгая повсюду. Один из них заметил, как я повернул голову, и прыгнул ко мне, ужасно вереща. Он поднес к моему лицу какой-то предмет, который держал в руках. Это была человеческая голова – голова белого человека, – с нее капала кровь. Неподалеку от того места, где я лежал, на берегу реки виднелось бревно. Время от времени к нему подтаскивали за ноги жертву. Голову жертвы помещали на бревно, и тупой удар боевой палицы немедленно лишал жизни несчастного.

Перед рассветом черный лагерь пришел в движение. Я видел, как гонят наших коров, а за ними – около пятидесяти воинов Мале и их оруженосцев, связанных попарно. Среди ужасных дикарей, которые за ними следовали, было некоторое число воинов-женщин с луками и перекинутыми поперек их обнаженных грудей колчанами со стрелами. Каждая женщина держала на острие копья вверху голову или ногу одного из расчлененных пленников. Я слышал о существовании у дагомейского вождя женщин-воинов – амазонок, – и это навело меня на понимание, к кому я попал.

Мы совершили недельный переход по хорошо протоптанной в джунглях тропе, прежде чем достигли пункта назначения – обнесенного стеной поселения Яллаба, которое выходило на лениво текущую реку и было почти недоступно с трех сторон из-за обширных болот. Квобаха и меня подвели к толстому лоснящемуся старику, одетому в рубашку из красного муслина, из какого делают занавеси. У него на голове, покрытой седыми завитушками, была брезентовая шляпа. Он сидел на нескольких мягких овечьих шкурах. Меня заставили встать на колени перед стариком, который оказался вождем Яллабы. Я был совершенно голым, так как мою одежду во время перехода утащили болтливые женщины. Вождь ущипнул меня, погладил мою кожу своей черной рукой и что-то пробормотал на своем языке. Затем женщина поднесла мне молоко в бутыли из тыквы и увела.

Так меня приняли в Яллабе. Вскоре я узнал, что моя молодая свежая кожа произвела благоприятное впечатление на толстого вождя, которого звали Мамме. С меня сняли оковы и позволили бродить во дворе квадратного дома, или дворца. Дом не выглядел большим особняком, но занимал акр или больше площади, его охраняли пятьдесят женщин-воинов. За мной смотрели женщины вождя, они обращались со мной либерально, давали молоко, творог, фрукты и рисовые пироги. Потом меня держали среди рабов дома, я помогал женщинам молоть кукурузу между двумя плоскими каменными жерновами и готовить вязанки хвороста для поддержания огня.