Однажды вождь Мамме вызвал меня и после долгих словопрений объявил, что хотел бы сделать меня своим сыном, поженив на Соле. Он сказал, что его и мой фетиш станут тогда более могущественными. Мое тщеславие было польщено милостью вождя, и я был не против женитьбы на его дочери, которая стала самой привлекательной молодой негритянкой, какую я когда-либо видел. Поэтому я сразу же согласился. Послали за Солой, и она пришла в своем белом сарафане в сопровождении сестер и служанок. Свадебной церемонией руководила женщина, приведшая Солу в мою хижину. После особого торжества с песнями и танцами я стал мужем семнадцатилетней девушки.

Я прожил с Солой немного времени, когда в целях охоты за рабами объявили о новой экспедиции, которую я должен был сопровождать как врач. Она оказалась моей последней экспедицией с яллаба, поскольку прежде, чем достичь места встречи с другими участниками дагомейской войны, мы подверглись нападению превосходящих сил враждебных негров, и почти всех нас взяли в плен. Меня раздели и связали, затем вели двадцать дней сквозь густые джунгли, пока мы не достигли негритянского поселения у большой реки. Это было Фанди, поселение племени фула, расположенное на реке Гамбии. Воины яллаба были отправлены партиями работать на рисовые поля, меня же привели к наследнику вождя племени фула, негру шести с половиной футов роста, носившему в ушах золотые кольца. Он напомнил мне моего дядю. Зная дагомейский язык, я понимал и его. Вскоре после того, как наследник вождя узнал о моих злоключениях, я был освобожден от строгого контроля и получил разрешение бродить по поселению. Женщины Фанди были весьма раскованными и привлекательными, они проявляли большое любопытство к белому чужеземцу, но, наблюдая их прекрасные формы, я не мог не думать с тоской и сожалением о разлуке со своей женой Солой из племени яллаба.

Месяцем позже меня взял под стражу отряд негров фула и повез в каноэ вниз по реке, пока мы не достигли места торговли и рынка рабов, где я впервые за два года был счастлив услышать голос белого человека на своем родном языке. Капитан Фрейли был англичанином, занимавшимся торговлей африканскими рабами. Он имел полдесятка шлюпов в различных пунктах на берегах реки Гамбии, принимающих грузы негров для отправки на побережье. Место, где меня пленили фула, являлось одним из таких пунктов под названием Вади. Это был просто сборный пункт для рабов с несколькими навесами, построенными для их содержания. Капитан Фрейли слышал от одного из своих агентов-негров, что в Фанди находился белый человек, и выкупил меня у наследника вождя фула за полдесятка мушкетов, бочонок рома и отрез манчестерской хлопковой ткани. «Понимаешь, мой мальчик, – говорил торговец из Бристоля, смеясь и пожимая мне руку, – ты постоянно перекупаемый раб, но я готов поторговаться за твой выкуп на выгодных условиях». Вскоре я узнал, что мой дядя избежал дагомейской бойни, поскольку капитан Фрейли был знаком с ним и видел его в течение года.

Капитан взял меня на борт своего шлюпа, собиравшегося следующим утром идти вниз по реке. Это была скорее прогулочная яхта, чем торговое судно, около двадцати пяти тонн водоизмещения, с четырьмя удобными отделениями в его небольшой уютной каюте. Мне предоставили койку в одном из отделений, а ночью меня разбудил стон, я испугался настолько, что вышел на палубу, хотя было холодно и реку покрывала плотная дымка. Капитан Фрейли услышал мои шаги и спросил, в чем дело. Когда я поинтересовался причиной стона, он ответил, что это всего лишь «негритосы». На следующее утро все объяснилось. Трюм шлюпа был заполнен восьмьюдесятью рабами, набитыми на пространстве едва ли тридцати футов, в то время как трюм был всего десять футов длины. Негров посадили один между ногами другого, так чтобы каждый не занимал более трех футов пространства.

Мы шли по течению Гамбии, и на следующий день к нам присоединился меньший шлюп в десять тонн водоизмещения, с сорока рабами на борту в трюме размером примерно девять на четыре фута длины и ширины. Наше судно было оборудовано грузовой палубой, так как на всех пунктах нас ожидали значительные группы рабов.

В каюте капитан Фрейли казался милейшим человеком, но, когда дело касалось торговли неграми, становился совершенно бесчувственным. Он активно занимался торговыми операциями на реке Гамбии и снабжал живым товаром из факторий на африканском побережье целую флотилию судов из Бристоля и Ливерпуля. Фрейли добывал рабов, как правило, методом бартерного обмена, но также организовывал экспедиции с целью их захвата за свой счет во взаимодействии с различными местными негритянскими вождями. Обычно группы матросов и прибрежных негров залегали в засады близ рек или малых деревень и захватывали африканцев по два-три человека, когда те рыбачили или обрабатывали кукурузные участки. Иногда совершались ночные нападения на негритянские хижины, и тогда угонялось в лодки возможно большее число захваченных негров.

Капитан Фрейли слышал, что мой дядя находился в одном из пунктов сбора рабов близ реки Конго, и согласился отправить меня с одним из своих каботажных судов, отправляющихся на юг. Бристольский бриг, крупный парусник, вез грузы для снабжения фактории на побережье Анголы, откуда должен был вернуться с грузом живого товара для пунктов сбора рабов на реке Гамбии. Когда мы достигли Эмбоммы, в ста милях от Конго, мы узнали, что капитан Виллинг оставил это поселение неделей раньше, так что я вынужден был оставаться на бриге и идти в Анголу, а оттуда возвратиться к реке Гамбии.

Бриг назывался «Френдшип» («Дружба»), а его капитаном был лондонец – некий Торли – грубый, но честный моряк, который очень хорошо ко мне относился. Помощником у него был ирландец, а кроме них на борту имелись восемь португальских и датских моряков, юнга-англичанин и два гвинейских негра. Едва мы покинули реку Конго, как взбунтовались португальцы и датчане, захватив корабль. Мы беседовали с капитаном Торли внизу, когда услышали шум на палубе. Капитан побежал узнать, что случилось. Подождав немного, я последовал за ним и, к своему ужасу, споткнулся о маленького юнгу, лежавшего у двойных поручней с разбитой головой. Команда как раз в это время бросала за борт капитана Торли, ударив его по голове топориком кока. Одновременно я услышал слабый крик: «Лодка! Лодка!» – и увидел, как помощник капитана бежит к корме. Один из португальских матросов приблизился ко мне, размахивая гандшпугом, но я попросил на испанском языке пощадить меня, и он повернул назад. Позвали двух гвинейцев снизу, где они спали, и португальский кок поднес им по оловянной кружке рома. Пока те пили, два мятежника из мушкетов застрелили их и побросали за борт.

Я решил, что теперь настала моя очередь, но мятежники, посовещавшись, поднесли ко мне крест и потребовали, чтобы я поклялся не разглашать то, что они сделали. Я с готовностью согласился на это, хотя и не верил в их доброжелательство по отношению ко мне. Затем они стали обыскивать бриг и, разграбив сундуки офицеров, загрузили две лодки провизией и вещами, на их взгляд наиболее ценными. Мне позволили сесть в одну из лодок, и, открыв кингстоны для затопления судна, они поспешно стали грести к берегу, которого достигли на третий день после расправы над капитаном и гвинейцами. Обе лодки утонули во время высадки, но часть провизии и бочонки с ромом прибило к берегу.

Около полудня мы двинулись к кустам, но едва прошли небольшое расстояние, как появилась группа негров, вооруженных дубинами и копьями. В несколько минут нас раздели и связали, я снова стал пленником. Мы попали в руки туземцев племени крумен, как называли прибрежных негров. Мне пошло на пользу некоторое знание их языка. Они погнали нас внутрь страны к своей деревне. Наш ром распределили между собой, на закуску забили вола. В деревне мы оставались два дня, затем нас повели снова на пляж, где мы обнаружили лодку с английского корабля, находившегося вдали от берега. Вскоре мы благополучно добрались до борта ливерпульского невольничьего судна «Бразерс» («Братья»). Я рассказал капитану историю гибели корабля «Френдшип», и мятежников немедленно заковали в железо.