– Ты извини, пожалуйста, Маринка, что я в субботу так рано, но иначе тебя не застать. Ты где это пропадаешь?

– По телефону тебе сказать ничего не могу. Надо срочно встретиться, я тебе попозже позвоню.

Алик проснулся от звонка, стоял в дверях и сонно моргал.

– Ты с кем это?

– Тетя Надя зовет прогуляться, а ты сегодня занят?

– Да, придется еще за компьютером посидеть.

– Зачем ты так много работаешь?

– Надо что-то делать с машиной. Эту вряд ли починишь, хочу хоть подержанную купить.

– Ты же говорил, что никогда не сядешь за руль!

– Время прошло, я хочу попробовать.

Он очень изменился, но вовсе не я тому причиной. Что ж, похоже, что наши дороги постепенно расходятся. Алик притянул меня к себе и попытался посадить на колени.

– Ты последнее время какая-то странная.

– Да я все время странная, все время, пока мы знакомы!

– Нет, не то, я имею в виду последние три дня. Маринка, ты его боишься? Его здесь нет, это точно, он давно уже далеко.

– Я не боюсь, устала бояться. – «Хотя я точно знаю, что он здесь». Последнюю фразу я сказала про себя, чтобы не пугать Алика понапрасну, он и так уже заметил, что я странная.

После завтрака он уселся работать, а я сбежала к тете Наде, мне обязательно надо было с ней посоветоваться. Мы встретились у метро «Чернышевская» и пошли к Литейному, по дороге я рассказала про квартиру старой тетки.

– А что? – задумчиво проговорила тетя Надя. – Тетка старая, спокойно могла за это время помереть и оставить ему квартиру. Это для него шанс. А то где бы он смог две недели прятаться? В своей квартире он жить боится, если у женщины знакомой, то тоже подозрительно. Но вообще-то, Маринка, все наши рассуждения притянуты за уши.

Я молчала, не хотела даже тете Наде говорить про свои сны. Мы вошли во двор дома на Литейном, где находилась мастерская художника. Окна ее выходили в другой двор, соседний. Пройдя сквозь арку, я остановилась. Обычный двор-колодец, вон там окна мастерской, а дом напротив был весь в лесах, и какие-то железные конструкции сложены внизу. Тетя Надя подсчитывала вслух:

– У мастерской шестой этаж, последний, значит, теткины окна должны быть не ниже пятого, иначе в таком колодце ничего не увидишь. Парадные выходят не во двор, а на улицу, только тут не меньше трех подъездов, который же из них?

Я ничего не отвечала, молча глядя на окна. Он тут, я знала, что он тут. Никто не сможет меня разубедить.

– Пойдем, Маринка, не можем же мы так прямо ввалиться в квартиру, ее еще вычислить надо.

Она увела меня почти силой. Мы доехали на метро до станции, где тете Наде надо было переходить. На прощание она еще раз велела ехать мне прямо к Алику, а в понедельник мы позвоним нашим знакомым операм и попросим их осторожно прощупать квартиру.

На следующей же остановке я выскочила и села на обратный поезд. Я не могу ждать до понедельника, может быть поздно. Что – поздно, я не уточнила, знала только, что мне надо обязательно сегодня побывать в той квартире. От «Чернышевской» я бежала бегом. Вот и двор, из трех парадных я сразу же выбрала среднюю. Теперь быстрее на пятый этаж. Вот дверь, обитая старым дерматином, рядом со звонком кто-то проткнул дерматин гвоздем, и получилась дыра, похожая на пятиконечную звезду. Внизу под косяком я заметила углубление. В моем сне там должен был лежать ключ. Я не решилась проверить, есть ли он там в действительности, и протянула руку к звонку. Палец сам повторил условный код из моего сна: два длинных звонка, два коротких и опять один длинный.

И дверь мгновенно распахнулась. Это было совершенно неожиданно. В глубине души я надеялась, что ничего не произойдет, что в квартире просто никого нет – и двор, и лестница, и сама дверь наводили на эту мысль. Но даже если кто-то есть в квартире – я думала, что услышу чьи-то шаги, вопрос, недоверчивое бормотание из-за двери, скрип запоров… Но дверь распахнулась мгновенно: кто-то стоял за дверью, и прислушивался, и ждал…

Дверь распахнулась, и сильная рука втащила меня внутрь квартиры.

Я ахнула от неожиданности и едва удержалась на ногах.

Тот, кто втащил меня в квартиру, когда-то был Максимом. Когда-то, тысячу лет назад, в другой жизни, я холодела от его голоса, забывала, как меня зовут, ехала в любой конец города, бросив все дела. Теперь мне было трудно поверить в это. Должно быть, это была другая я. Тот человек, который втащил меня в квартиру, был грязен, небрит – наверное, не меньше недели он не пользовался мылом и бритвой, – одежда его была так измята, что, пожалуй, он и спал не раздеваясь. Но самое ужасное – его глаза. Воспаленные, красные, сумасшедшие глаза. От человека с такими глазами можно ждать чего угодно.

– А-а-а! – воскликнул он, и в глазах его появился такой нехороший блеск, что ноги мои стали ватными от страха и, если бы он не придерживал меня рукой за плечо, я, наверное, сползла бы на пол. – А-а-а! У нас гости! Какая неожиданная радость! А я-то никак не мог тебя подкараулить одну – ты все время была то с этим своим… тюленем – полиглотом, то с дуэньей, то еще с кем-нибудь, а тут – на ловца и зверь! Сама пришла. Да, видно, старая любовь не ржавеет. Но как же ты меня нашла? – Последние слова он произнес встревоженным голосом. – Ты выследила меня?

– Я нашла тебя… по запаху, – сказала я, окинув скептическим взглядом его измятую грязную одежду.

– Как бы то ни было, – он пропустил мимо ушей мой выпад, – ты здесь, и я сумею закончить последнее оставшееся у меня здесь дело.

Он, сильно сжимая мое плечо, провел меня в глубь квартиры.

Я осмотрелась. Квартира, по-видимому, дожидалась ремонта. Полы были наполовину разобраны, а там, где не разобраны, доски почти насквозь прогнили. Обои на стенах содраны, краска на дверях и побелка потолка облезли.

Мы прошли в большую пустую комнату с одним, доходящим почти до самого пола высоким окном. Окно выходило в тот самый двор, который я видела и во сне, и наяву, – обычный питерский двор-колодец, заваленный разобранными конструкциями от лесов.

Посреди комнаты стояло жесткое деревянное кресло с высокой спинкой.

Максим подвел меня к этому креслу и рывком усадил в него. На меня накатила какая-то апатия. Я не сопротивлялась и не издавала ни звука.

Максим достал откуда-то веревку и стал привязывать меня к креслу – руки к подлокотникам, ноги к ножкам. В движениях его была какая-то нервная суетливость, он все время что-то негромко приговаривал, как бы объясняя или оправдывая свои действия:

– Сейчас… сейчас мы здесь завяжем… Это очень надежный узел… Меня научил один знакомый моряк… Вот так, теперь ты никуда не денешься. Сейчас я должен буду уехать. Не бойся, не очень надолго. Я вернусь вечером, часов в одиннадцать. Мне должны сегодня передать документы и билеты… Еще остались люди, которые многим мне обязаны, они не покинули меня в беде. Завтра в это время я буду уже далеко отсюда, далеко от этой страны… Но я сегодня вернусь, не бойся, я вернусь и закончу то, что должен сделать с тобой… Ты пришла сама, ты поняла, что сделать это необходимо…