на Мерилин Монро похожая, из продмага в областном центре. Спрашивает, чего не звонишь.

Каналья задумался, махнул рукой.

— Первым делом — самолеты! — И шагнул к «Запорожцу».

Разрушая его легенду о первоочередности самолетов, с улицы раздался женский голос:

— Лешенька, ты здесь?

О-о-о, надо было видеть его лицо, словно он облажался в присутствии начальника. Мысленно улыбнувшись, я сказал, толкая мопед к выходу:

— Ладно, удачи! Поехал в Васильевку.

В гараж впорхнула молодая миловидная женщина, похожая на лисичку: глаза зеленющие, черные брови вразлет, носик вздернутый, остренький, темно-рыжие волосы волной. Вот где Алексей работает ночами!

— Я тебе чаю принесла и пирожков! — защебетала она. — Будешь?

Что ответил Каналья, я не слышал. Завел мотор и покатил к бабушке.

Вдруг в последний раз ее вижу…

Так, бредовые суицидальные мысли — прочь! Я не знаю, что будет в ресторане, вероятность, что встречусь с боссом, невелика. Единственное, что мне грозит — остаться там до выяснения обстоятельств. Потому предупрежу маму, что заночую у бабушки или Ильи — по дороге взвешу, что лучше сказать.

Акции оставлю в тайнике у бабушки и положу между ними записку, где меня искать — с датой и временем. Это будет гарантией моей безопасности, а еще такая гарантия — имя моего отца. Наверняка его знают в криминальных кругах.

Или поделиться задумкой с Ильей? Пожалуй, скажу только, что записка в тайнике у бабушки, попусту волновать его не стоит, вдруг я зря гоню волну.

По дороге пришла мысль о Сереге Барике. В чем его вина? Да ни в чем. Скорее всего, просто растрепал отцу о нашей базе, тот и заинтересовался, навел на нее «славян». От-то не знает, во что батя ввязался.

Очень не хотелось бы, чтобы пострадал он или его мать, ведь лес рубят — щепки летят.

В идеале всякими Борецкими и Войтенками должны заниматься менты. Но увы, не в этой стране и точно не в девяностых.

На серпантине было глаз выколи, и я еле полз. Васильевка тоже не освещалась, придорожные фонари работали один через десять, только лампы во дворах давали скудный свет. Машин ездило мало, и, если бы не собачий лай и редкие голоса, можно было подумать, что поселок вымер.

Бабушкин двор был обильно залит светом. Слышалось бормотание радио, звон посуды. На рев мотора выбежал Боцман, положил лапы на забор так, что казалось, его голова нанизана на доски. Радостно гавкнул — узнал меня.

К калитке вышла бабушка. Вытирая руки о передник, близоруко прищурилась и воскликнула:

— Павлик!

Я вкатил мопед в любезно распахнутую калитку, поставил возле Юркиного. Звеня бутылками, начал отвязывать сумку с вином.

— Вот, отправишь деду в Москву. Цены там на альбомном листе.

Бабушка заглянула в сумку, покрутила бутылку в руках.

— Ольгина зарплата. Подумать только, до чего мы дожили! Спиртным расплачиваются.

Выскочил Юрка, воскликнул:

— О, бухлишко! — Он сразу переключился на более интересную тему: — Прикинь, бабушка учится ездить на машине! Уже научилась трогаться и разворачиваться!

Покраснев, она проворчала и замахнулась на него типа для оплеухи:

— Вот же язык-помело! — Посмотрела на меня и добавила: — Ты голодный? Я манник испекла.

Есть не хотелось, но отказаться от еды — все равно что нанести бабушке оскорбление. К тому же меня ждало неприятное дело, и я отсрочивал момент поездки к грузинскому боссу изо всех сил. Надеялся, что найдется более безопасное решение.

— Давай по чаю, и я полетел.

— Бизнесмен ты наш!

Бабушка подошла и сделала то, что я хотел, но не решался: сгребла меня в объятия. Каюк с нами на кухню не пошел, видимо, был закормлен до отвала.

Разливая чай по чашкам, бабушка говорила:

— Я понимаю, что Леша все больше занят и скоро не сможет меня возить. Потому учусь под его надзором, но у меня очень плохо получается. Старая уже. Фрицам в тыл заходить не боялась, когда рядом снаряды рвались, не так боялась, как этой колымаги. Вот что такое?

— А ты представь, что у тебя важное задание: отвезти материал нашим, прорваться сквозь враждебную технику.

Она усмехнулась и выставила на стол креманку со сгущенкой.

— Попробую. Вот, угощайся, сама варила, из домашнего молока.

Живот взревел так, словно я не ел сутки. Кусочек пирога, сверху — чуть сгущенки, выдавить дольку лимона, чтобы от сладкого не слиплось, и — м-м-м, мгновение блаженства. Бабушка смотрела с умилением, качала головой.

— Исхудал совсем. Что, Ольга не кормит вас?

— Кормит. Мотаюсь много, — ответил, я прожевав. — Ба, ты ж печку пока не топишь? Тайник там? Я привез кое-что. Пусть полежит недельку.

— С таким теплом — нет, не топлю, — ответила она. — Но похолодать может в любой момент.

— Спасибо, просто нет слов, как вкусно. Сгущенка — бомба!

— Знала, что понравится. — На столе появилась поллитровая банка. — Вот, это вам. Угости Борю и Наташу.

Так душевно у бабушки, что на миг все тревоги отступили, и не хотелось уходить. Но было нужно это сделать, потому я попросил листок у Каюка, написал там сегодняшнее число, время и: «Отправился в ресторан ``Лукоморье``. Павел Мартынов». Листок положил между акциями и пристроил их в печке, пока Каюк не видит.

После этого я подошел к телефону и задумался, что говорить Илье, да и стоит ли говорить, ведь имя моего отца — гарантия безопасности на переговорах, меня не должны прессовать. Все-таки набрал его и сказал:

— Привет, у меня к тебе просьба. Запомни несколько слов: «Бабушка. Акции. Печь».

— Проблемы? — встревожился друг.

— Нет. Но может пригодиться.

Илья молчал. Я представлял, как он морщит лоб и борется с искушением выведать, во что я опять влез, но понимал: если не говорю — значит нельзя.

— Бабушка. Акции. Печь, — повторил друг.

— Все правильно. Ближе к ночи я позвоню и все объясню. — Я выглянул на улицу, убедился, что бабушка не курит поблизости и не слышит меня и продолжил шепотом: — Пока — никому ни слова о моем звонке и просьбе. Да и потом тоже.

— Ты точно не агент КГБ? — то ли в шутку, то ли всерьез спросил он.

— Агент войск счастливого будущего, — напомнил я, кем являюсь и зачем здесь.

— Понятно… Тут, прикинь, менты нашу базу вскрыли, вынесли что-то оттуда.

— Да ну! — воскликнул я, хотел спросить, что вынесли,