Пастор поднялся, и дети сделали то же самое. Они встали в круг посреди зала. Пастор кивнул Лукасу, чтобы тот встал вместе с ними. Лукас поднялся и взял двоих детей за руки.

– Помолимся, – сказала пастор, склонив голову.

И вот вся комната наполнилась бормочущими молитвы голосами.

– Отец наш, тот, что на небе! Пусть имя твое остается свято. Пусть царство придет к тебе. Пусть воля твоя царит на земле, как на небе. Дай нам наш хлеб. Прости нам наши долги, как мы прощаем наших должников. Не искушай нас, а освободи нас от зла. Во имя твоего царства, мощи и чести навеки. Аминь.

– Аминь – повторил Лукас еще раз, просто не смог сдержаться.

Porta Caeli, небесные врата. И они здесь. Теперь осталось только подготовиться к дню, который скоро настанет.

Пастор открыл дверь и выпустил всех детей. Кроме Ракел. Он всегда говорил с Ракел сверх нормы. Может быть, это овца, выбившаяся из стада? Конечно же. Овца из стада. Лукас почувствовал еще один укол совести за то, что усомнился в действиях пастора.

– Я думаю, Ракел нужно немного времени наедине с Богом и со мной, – сказал пастор, подав Лукасу знак оставить их.

Лукас с улыбкой кивнул и вышел.

– Проследи, чтобы никто не зашел и не отвлек нас, хорошо, Лукас?

– Конечно, – сказал Лукас, поклонившись.

Он аккуратно закрыл дверь за собой. На улице стемнело, на небе появились звезды. Он широко улыбнулся самому себе и почувствовал тепло, разливающееся по телу. Вот куда они отправятся. На небо. Он уже не мог дождаться. Он так ждал этого, да, сложно объяснить, насколько сильно он ждал. Постоянное покалывающее ощущение радости снова и снова овладевало им, от кончиков волос до кончиков пальцев и вниз в пятки. Сине-зеленые реки и дома из золота. Возможно ли это на самом деле? Может ли он быть так счастлив? Лукас скрестил руки на груди, улыбнулся от уха до уха и начал напевать один из только что выученных псалмов.

Без сомнений, это была самая долгая минута в жизни Миккеля Волда. И самая короткая. Кратчайшая и длиннейшая минута. Как будто время остановилось. И одновременно утекало сквозь пальцы. Время обрело новое значение. Во времени не было никакого смысла. Первые пять секунд они просто смотрели друг на друга. Миккель смотрел на Силье, сидевшую с открытым ртом и выпученными глазами, словно она только что увидела инопланетян. Силье в отчаянии смотрела на Грунга, как молодой член стада, ищущий утешения у старших, но от Грунга не было никакой помощи. Обычно находчивый редактор переводил взгляд с телефона на столе на Миккеля и обратно, а тот уставился на Эрика Рённинга.

Эрик застыл. Он больше не существовал. В его лице ни движения, ни выражения. Его мячик застыл в одной руке. Рот был полуоткрыт, остроумный и язвительный журналист покинул его тело. Все четверо. Затихли как мыши. Заморожены. В полном шоке. Так прошли первые пять секунд.

Следующие пятнадцать секунд были прямо противоположны. Вдруг все одновременно начали говорить, перебивая друг друга. Как четверо детей в туннеле, только что заметивших товарный поезд, идущий на них, а они уже не могут сойти с рельсов, бежать можно было только в одном направлении. Они знали, что бежать туда нельзя, но бежали инстинктивно. Безудержный поток слов в случайном порядке.

– Боже мой.

– Нам нужно выбрать одну.

– Что, если он не блефует?

– Меня сейчас вырвет.

– Но какого черта, разве нельзя просто?..

– Что, если мы не выберем одну?

– Боже мой.

– Мы должны выбрать одну.

– Но мы же не можем выбрать одну.

– Это невозможно.

– Грунг?

– Миккель?

– Что нам делать?

– Мы не можем убить человека.

– Меня сейчас вырвет. Мне плохо.

– Мы можем спасти человека.

– Эрик?

– Силье?

– Что будет, если мы не выберем?

– Обе умрут.

– Мы не можем убить маленькую девочку.

– Боже мой.

– Мы можем спасти маленькую девочку.

– Боже мой.

– Что будем делать?

– Боже мой.

Прошло двадцать секунд. На часах в офисе не было секундных стрелок. На них все еще было 12:16. Часы не шли. На них не было секунд. Это единственное, что им сейчас нужно – не часы, не минуты, а секунды. Следующие десять секунд они потратили на попытки понять, сколько времени уже прошло. Паника всерьез овладела ими.

– Сколько уже времени прошло?

Силье побелела.

– Сколько времени у нас осталось?

Грунг встал и оперся руками на стол.

– Сколько времени прошло?

Миккель Волд взглянул на часы в телефоне и на часы на стене, те что были без секундной стрелки и потому совершенно непригодны. С таким же успехом на них могли быть просто цифры. Четверо детей в туннеле чувствовали вибрацию все быстрее приближающегося поезда.

– Мы не можем тратить время, пытаясь понять, сколько времени уже прошло!

Эрик встал и ударил кулаком по столу. Один раз. Два раза. Три раза.

– Мы не можем тратить время, пытаясь понять, сколько времени уже прошло!

Грунг схватился за голову.

– Сколько времени уже прошло?

Эта часть заняла еще десять секунд. Всего уже прошло тридцать.

– Мы должны думать, – закричал Эрик. – Кричать, перебивая друг друга, не поможет.

– Мы не должны пытаться перекричать друг друга! – заорала Силье.

– Мы должны принять решение! – заорал Миккель.

– Что нам делать? – прокричал Грунг, все еще держась за голову.

– Успокойтесь все! – заорал Эрик.

– Все успокоились! – кричала Силье.

Уже прошло сорок секунд. Последние двадцать секунд длились как отдельная минута. Или час. Или целый год. Стрелки остановились и безудержно бежали одновременно. Первым что-то разумное сказал Эрик.

– Голосуем.

– Что?

– Ничего не говори. Голосуем. Поднимите руки те, кто считает, что нам нужно что-то сделать.

Эрик поднял руку. Грунг поднял руку. Миккель Волд поднял руку, не зная почему, просто рефлекторно. Силье оставила руки лежать на столе.

– Три против одного.

– Но… – начала Силье, но Эрик не слушал ее.

– Поднимите руки все, кто считает, что нужно спасти Каролине.

– Ты имеешь в виду убить Андреа? – вырвалось у Силье.

– Поднимайте руки! – заорал Эрик.