– Ну, микоз, поражение центральной нервной системы и мозга спорами грибов. Я думаю, у «старателей» от микоза «сорвало крыши» и они сами перестреляли друг друга. И нам отсюда надо сваливать, потому что, сдаётся мне, грибочки эти не «наши» земные, а там, всё же, саркофаг, – сказал Михаил и подсветил торец туннеля своим бластером.

– А я уже заверил Подушкина, что мы нашли следы синей глины. Он, наверное, уже оповестил Элеонору, – с сожалением высказался я.

– Хрен с ним, с Подушкиным и его алмазами, ты лучше послушай. Помнишь, я рассказывал о третьей гипотезе саркофага? – начал Михаил, но я его прервал:

– Подожди, посмотри на экран бластера. По-моему, бластер сигнализирует о присутствии «жемчуга», причем в больших количествах.

– Черт, откуда тут «жемчуг»? – удивился Михаил, глянув на экран бластера.

– Не знаю откуда, но именно на поиск «жемчуга» «заточена» микропрограмма твоего бластера.

Михаил поводил раструбом дула бластера из стороны в сторону.

– Верно, бластер говорит о присутствии «жемчуга» в торцевой стенке туннеля. Пошли, посмотрим? – сказал Михаил.

– А как же «грибочки», их там гораздо больше? И, ты заметил, они, вроде как живые, шевелятся? – спросил я.

– Заметил. И ещё я заметил, что им сильно не нравится ультрафиолет. Я бы посоветовал им не сильно шевелиться, а то я ознакомлю их с СВЧ излучением, – сказал Михаил громко. Мне показалось, что сказал он это не столько для меня, сколько для «грибов». По-моему, у Михаила у самого начала «съезжать крыша». Я подсветил потолок фонариком, трубочки «грибов» как бы сжались и втянулись. Похоже, не у одного Михаила не всё в порядке с головой, мне самому уже мерещится чёрт знает что!

Пока я рассматривал «грибы» и анализировал увиденное, Михаил уже пошел в конец туннеля. Черт, надо спасать друга, надо уговорить его покинуть штольню, пока не поздно! Я бросился вслед за Михаилом.

Я догнал Михаила уже в конце туннеля. Он подошел к торцу и рассматривал его, подсвечивая фонариком бластера. Торец представлял собой ровный двухметровый срез песчаника, с концентрическими бороздами, оставленными зубьями фрезы. Но не срез и не нервный писк бластера завладел моим вниманием – перед торцом на последней шпале рельс я увидел раздавленную кучу «медвежьего» дерьма. В куче отчетливо отпечатался след вороньей лапы. Господи, либо в штольне и впрямь побывал Тунгнак, либо я, вслед за «старателями», начинаю тихонечко сходить с ума!

– Странно, песчаник без сколов и трещин, никакого «жемчуга» в стенке не наблюдается, а бластер зашкаливает, экран бластера просто рябит от обилия перемещающихся точек, – сказал Михаил.

Я с трудом оторвал взгляд от кучи и тут же заметил – торец туннеля как бы стал «протекать». На его поверхности стали появляться черные бусины, которые тут же падали на дно туннеля. Я хотел обратить на это внимание Михаила, но он и сам уже заметил. Я подставил руку и поймал одну из бусин. Бусина заиграла переливами цветов.

– Это действительно «живой жемчуг»! – сказал я, передавая жемчужину Михаилу.

Пока мы любовались игрой света «жемчужины», у наших ног в ямке скопилась целая «лужа» жемчужин. Михаил склонился над ней и черпнул пригоршню. Жемчужины, казалось, только это и ждали – начали интенсивно перемигиваться. Неожиданно, «жемчужины» на ладони Михаила пришли в движение, сгруппировались в кубик, а спустя пару секунд перестроились в пирамидку.

– Николай, по-моему, «жемчужины» с помощью геометрических фигур, пытаются наладить с нами общение, ведь математика – это универсальный язык вселенной.

– Ты лучше посмотри вон туда, – я указал Михаилу на ямку с «жемчужинами».

Жемчужины из ямки подкатывались к торцевой стенке туннеля и выстраивались рядами одна над другой. Мы непроизвольно попятились. Через пару минут торец туннеля был полностью покрыт «жемчугом».

По чёрной поверхности «жемчужин» пробежала цветная рябь, потом жемчужины разом засветились и мы увидели своё отражение, как в зеркале. Это было не совсем зеркальные отражения, хотя наши «отражения» и повторяли все движения за нами, но в руках Михаила был не бластер, а автомат Калашникова.

Я уже, казалось, потерял способность, чему бы то ни было удивляться или бояться, но тут мне стало страшно – наши изображения в «жемчужном зеркале» обрели самостоятельность. Они стали пятиться вглубь туннеля и стрелять из автоматов в неведомого врага. Изображение сменилось. Из зарослей гигантских фиолетовых «грибов» вышло чудище – двухметровый чашуйчато-волосатый буро-коричневый монстр. Огромные немигающие глаза со зрачками как у рептилии, кожистые обвислые уши, круглая голова с широкой пастью и с острыми зубами, как у пираньи. Четырёхпалые лапы с когтями, как у хищной птицы, сжимали заострённый кол и увесистый булыжник.

– Николай, уходим! Это интерполяция, своего рода мультики с предупреждением об угрозе, – Михаил тянул меня за рукав из туннеля.

Ага, «интертрепация», мультики, но только для взрослых, – я вспомнил откушенную человеческую ногу в теплушке, такой монстр мог это сделать своей челюстью запросто. Я снял карабин с предохранителя и, не отводя взгляда с «жемчужного экрана», попятился, увлекаемый Михаилом.

Вдруг изображение на экране исказилось, экран вздулся пузырем, лопнул и рассыпался отдельными «жемчужинами». В том месте, где только что был экран, прямо на куче дерьма стоял монстр, только он был в высоту не более полуметра.

– Вот так монстр, а на экране он выглядел гораздо страшнее! Михаил, это же тот самый «облезлый барсук», которого мы видели прошлой ночью вблизи избы Непряхиных, – глупо захихикав, сказал я.

– Николай, я всё понял! Это не барсук, это Магваи, что на староманджурском означает – «Злой дух», – сказал Михаил, полоснув его ультрафиолетовым лучом из бластера.

Дух заверещал и дернулся в нашу сторону. У меня сдали нервы, и я нажал на курок карабина. Дальше произошло непонятное – дух исчез там и в одно мгновение оказался передо мной. Мой карабин ещё плевал свинцом, когда дух нарвался на пулю. Выстрелами его отбросило метра на полтора от меня. Дух с пробитой грудью лежал на земле, дёргался, верещал и вместе с тем таял! Через минуту от духа осталась только небольшая кучка дерьма.

– В каком смысле «Злой дух»? Возникает из дерьма и в дерьмо превращается, потому и воняет плохо, что ли? Тогда уж, это не злой дух, а «дерьмодемон», – сказал я, указав дулом карабина на кучку оставшуюся от духа.

– Нет, я полагаю, что его дерьмо нам недоступно для визуального наблюдения, это содержимое его желудка, всё то, что ещё не переработано и не может перейти в четвертое измерение вслед за духом, – ответил Михаил.

В голову пришла глупая мысль, что, может быть, вот, прямо сейчас, я стою в куче невидимого дерьма духа, я даже непроизвольно осмотрел свои ботинки. И тут меня как прострелило:

– Постой, постой, ты намекаешь, что это был Гремлин? – спросил я.

– Не намекаю – это действительно Гремлин или Прыгун, если тебе так больше нравится, – уверенно подтвердил Михаил.