Мирча Элиаде, посвятивший Залмоксису отдельное исследование, подмечает насчет рассказа Геродота: «За исключением одной детали, которая кажется непонятной, а именно – оплакивания гетами Залмоксиса (возникает вопрос, как они пришли к выводу о его смерти, если не обнаружили его тела?), вся история выглядит правдоподобно; греки Геллеспонта, или сам Геродот, вложили полученную информацию о Залмоксисе, его доктрине и культе в определенный духовный горизонт мифа пифагорического типа… Андреон, который Залмоксис выстроил для приема почтенных сограждан и проповеди бессмертия, сразу напоминает зал Пифагора в Кротоне и помещения для ритуальных пиршеств тайных религиозных сообществ. Множество похожих помещений для ритуальных пиршеств были обнаружены в Тракии и в придунайской зоне… Подлинное назначение подземного укрытия Залмоксиса… (связано с ритуалом) инициации. Это, однако, вовсе не означает, что Залмоксис был хтоническим божеством. Нисхождение в ад в ритуале инициации эквивалентно смерти».

Золотой шлем Залмоксиса (предположительно) в Национальном музее румынской истории

Страбон добавляет некоторые интересные детали, в частности о путешествии Залмоксиса в Египет, прямо указывает, что этот человек объявил себя богом и последующей идентификации его с очередным жрецом; с другой стороны, кажется, что ко времени Страбона культ Залмоксиса лишился своей «мистериальной» стороны – или автор счел выше своего достоинства образованного грека рассуждать об этом: «Рассказывают, что какой-то гет, по имени Замолксий, был рабом Пифагора. Он получил от философа некоторые сведения о небесных явлениях, а другие – от египтян, так как в своих странствиях он доходил даже до Египта. По возвращении на родину Замолксий достиг почета у правителей и в народе как толкователь небесных явлений. В конце концов ему удалось убедить царя сделать его соправителем, как человека, обладающего способностью открывать волю богов. Сначала ему предоставили лишь должность жреца наиболее почитаемого у них бога, а потом его самого объявили богом. Замолксий избрал себе [местожительством] какое-то пещеристое место, недоступное для всех прочих людей, и проводил там жизнь, редко встречаясь с людьми, кроме царя и своих служителей. Царь поддерживал его, видя, что народ теперь гораздо охотнее прежнего повинуется ему самому в уверенности, что он дает свои распоряжения по совету богов. Этот обычай сохранился даже до нашего времени, так как у них всегда находится человек такого склада, который в действительности является только советником царя, у гетов же почитается богом. Так же и гора эта была признана священной, и геты так называют ее; имя ее – Когеон – было одинаковым с именем протекающей мимо реки. Когда над гетами царствовал Биребиста, на которого готовился идти войной Божественный Цезарь, эту должность занимал еще Декеней. Так или иначе пифагорейский обычай воздержания от употребления в пищу животных, введенный Замолксием, еще сохранился» («География», VII, 3, 5).

Исследователи высказывают разные точки зрения по поводу того, кем именно считать «исконного» Залмоксиса – богом природы, плодородия, земли, смерти или бессмертия. Ю.А. Кулаковский полагает, что последнего. М. Элиаде – ничем из перечисленного. Впрочем, читатель уже видел, что эти темы в прежде рассмотренных случаях вполне взаимосвязаны и взаимоперетекаемы, так что заострять на этом внимание, пожалуй, ни к чему. Гораздо интереснее свидетельство Платона (425–347 гг. до н. э.) о Залмоксисе, как искусном враче, более того – основателе целой школы. Причем, как всякая уважающая себя греческая врачебная школа, она включала в себя и философские начала. В диалоге «Хармид» Сократ беседует с Хармидом, его дядей Критием (самым известным из 30 тиранов эпохи после Пелопоннесской войны, своим учеником и довольно близким родственником самого Платона) и другом Херефонтом. И вот Сократ говорит о заговоре от головной боли, «прилагаемом» к целенной траве:

«Заговор же этот таков, что с его помощью нельзя излечить одну только голову, но как, быть может, и ты слыхивал о хороших врачах – когда кто-нибудь приходит к ним с глазной болью, они говорят, что напрасно пытаться излечить одни только глаза, но необходимо, если только больной хочет привести в порядок глаза, подлечить одновременно и голову, точно так же совершенно бессмысленно думать, будто можно излечить каким-то образом голову саму по себе, не вылечив все тело в целом. На этом основании с помощью должных предписаний для всего тела они стараются излечить часть одновременно с целым… Подобным же образом обстоит дело и с этим заговором. Научился же я ему, когда находился там, при войске, у некоего фракийского врача из учеников Залмоксида: считается, что врачи эти дают людям бессмертие. Так вот, фракиец этот говорил, будто эллинские врачи правильно передают то, что я тебе сейчас поведал; но Залмоксид, сказал он, наш царь, будучи богом, говорит: “Как не следует пытаться лечить глаза отдельно от головы и голову – отдельно от тела, так не следует и лечить тело, не леча душу, и у эллинских врачей именно тогда бывают неудачи при лечении многих болезней, когда они не признают необходимости заботиться о целом, а между тем если целое в плохом состоянии, то и часть не может быть в порядке. Ибо, – говорит он, – все – и хорошее и плохое – порождается в теле и во всем человеке душою, и именно из нее все проистекает, точно так же, как в глазах все проистекает от головы. Потому-то и надо прежде всего и преимущественно лечить душу, если хочешь, чтобы и голова и все остальное тело хорошо себя чувствовали. Лечить же душу, дорогой мой, должно известными заклинаниями, последние же представляют собой не что иное, как верные речи: от этих речей в душе укореняется рассудительность, а ее укоренение и присутствие облегчают внедрение здоровья и в области головы и в области всего тела”. Так он наставлял меня и относительно лекарства и относительно заговоров: мол, пусть никто не вздумает убеждать тебя излечить ему голову с помощью этого лекарства, если он прежде не даст тебе подлечить с помощью заговора его душу. “Ныне, – сказал он, – распространенной среди людей ошибкой является попытка некоторых из них лечить либо одним из этих средств, либо другим”. И он наказывал весьма настойчиво, чтобы я не поддавался на уговоры ни богатых людей, ни знатных, ни красивых и не поступал бы вопреки этому наставлению. Я же послушаюсь его (ведь я поклялся ему, так что мне необходимо повиноваться!), и если ты пожелаешь, согласно наставлениям чужеземца, сначала предоставить мне душу, чтобы заговорить ее заговором фракийца, то я присовокуплю к этому и лекарство для головы» («Хармид», 156–157).

И хотя в начале этой главы мы