перед выходным не полагалось, и воскресенье тоже не было совершенно свободным, поскольку утром прибывала входящая почта, а вечером надо было подготавливать исходящую. «Рабский труд», как говорили Лоре служащие крупных почтовых отделений, нанятые непосредственно государством и работавшие по восемь часов в день. И были бы правы, если бы тогда люди жили в нынешнем темпе. В ту пору жизнь была куда более неторопливой; количество операций, совершавшихся в подобных сельских почтовых отделениях, было меньше, а их характер проще, еще не существовало головоломных бланков с инструкциями по заполнению, раздававшимися посетителям, не выплачивались государственные пособия, лишь ежеквартальные пенсии бывшим военным, которых в подобном месте было не больше трех-четырех. В течение дня бывали длительные спокойные промежутки, когда удавалось в относительной тишине поесть, либо можно было читать или вязать, а если служащих было двое, как в Кэндлфорд-Грине, выдавалась возможность выходить на свежий воздух.

А самое главное, здесь оставалось свободное время для общения с людьми. Вместо того чтобы в последний момент толпой нестись на почту, деревенские жители после обеда, неспешно пройдясь по лужку, заглядывали на почту, чтобы отправить письма, оставались поболтать и частенько приносили Лоре яблоко, грушу или букет цветов из своего сада. В конторе всегда стоял по меньшей мере один кувшин со срезанными цветами: розовыми мускусными розами, летом – турецкой гвоздикой и полынью, осенью – старомодными желто-рыжими девичьими хризантемами, в ту пору заполонявшими сельские сады.

Со временем Лора свела с этими постоянными посетителями более близкое знакомство. Письмо или телеграмма, которые они получали или отправляли, способствовали откровенности, после чего к девушке нередко начинали относиться как к старому другу, и она могла осведомиться у клиента, оправилась ли после родов его дочь в Бирмингеме, пошли ли на лад дела у сына в Австралии, не донимает ли жену астма, удалось ли мужу занять место, на которое он претендовал. А те, в свою очередь, спрашивали Лору, как дела у ее родных, делали комплимент новому хлопчатобумажному платью, которое она надела, или интересовались, нравятся ли ей такие-то цветы, потому что у них в саду этих цветов полно и они могут нарвать для нее букет.

Утреннюю почту доставлял из главной конторы в семь часов пеший почтальон, и первой обязанностью Лоры за день было вскрытие почтового мешка и сортировка его содержимого в одной из многочисленных надворных построек, которая в былые времена служила то ли прачечной, то ли пивоварней, то ли кладовой. Ныне это была маленькая, но удобная сортировочная контора, с обновленными полом и потолком и расставленными кругом столами, хотя из-за отсутствия иных отопительных приборов, кроме керосинки, зимой там бывало холодно.

Каждое утро почтальон, прибывший с почтой, оставался, чтобы отобрать те письма, которые разносил по деревням он сам; две письмоноши, доставлявшие корреспонденцию в отдаленные дома и на фермы, также сортировали ее самостоятельно. Та, что постарше, миссис Габбинс, деревенская старуха, носила лиловый капор, фартук и шаль. Эта раздражительная карга, едва буркнув «Доброе утро», редко произносила хоть слово, если только не назревал какой-нибудь местный скандал, и тогда она могла сделаться довольно многословной. Другой письмоноше было всего тридцать с небольшим, и ее приятные манеры являли полную противоположность неприветливому обхождению миссис Габбинс. Звали эту женщину миссис Мэйси, и подробнее о ней будет рассказано ниже.

Утренний почтальон, Томас Браун, коренастый мужчина с седеющими волосами, насколько было известно, всегда вел тихое, респектабельное существование. До определенного времени он проявлял большой интерес к местным делам и обладал таким здравомыслием, что иногда его просили рассудить какой-нибудь спор. Браун не пил, не курил, и единственным общепризнанным его пороком была привычка ворчать, особенно по поводу погоды, которой, по его убеждению, заправлял некто испытывающий особую неприязнь к почтальонам.

Однако незадолго до того, как с ним познакомилась Лора, Браун побывал на собрании ривайвелистов[28] в часовне и обратился в их веру, так что люди, раньше караулившие его во время обхода, чтобы посоветоваться о своих мирских делах (сколько, например, можно спросить с хозяина гончих за тех трех куриц, которых утащил ночью старый фокс, или за капустное поле, потоптанное охотниками), теперь почти бежали, завидев его приближение, чтобы он не задавал им неуместных вопросов об их душах.

– Что с вашей душой? – бесцеремонно спрашивал Браун любого случайно встреченного знакомого или осведомлялся напрямик: – Вы уже нашли спасение?

На подобный вопрос любой человек мог лишь промямлить что-нибудь с глупым видом.

Любой, кроме мисс Лэйн, которая на заданный серьезным тоном неожиданный вопрос: «Мисс Лэйн, вы христианка?», высокомерно ответила:

– По-моему, вас совершенно не касается, христианка я или нет, но если вам так хочется это знать, я христианка в том смысле, что живу в христианской стране и стараюсь строить свою жизнь в соответствии с христианским учением. Истолкование догм я оставляю тем, кто лучше в этом подкован, и вам советую то же.

Последние слова представляли собой тонкий выпад, потому что Браун недавно стал местным проповедником, но еще не освоился в этой роли; посему он лишь покачал седой головой и печально проговорил:

– Ах, вижу, вы еще не обрели Христа.

Лора обрадовалась, когда узнала, что его жена тоже обратилась в ривайвелизм, ибо за пределами своего дома почтальон почти не встречал сочувствия. Его точка зрения была девочке вполне понятна. Браун, как ему казалось, нашел бесценное сокровище, которым могло бы обладать все человечество, если бы захотело, и мечтал поделиться им с другими. Жаль только, что сам старик являлся слишком неудачной рекламой того духовного перерождения, которого он желал и для всех остальных. Выражение его лица и голос, когда он рассуждал о божественной любви, не просветлялись и не смягчались, и, хотя ныне Браун провозглашал себя главнейшим из грешников, его жизнь внешне всегда была настолько образцовой, что в ней не произошло никаких внезапных перемен, которые могли бы проиллюстрировать и подкрепить его новую веру. Мало того, он остался таким же ворчуном и придирой.

Но, во всяком случае, у него хватило мужества поступать в соответствии со своими убеждениями. Лора обнаружила это, когда один из высокопоставленных чиновников посетил почтовую контору с инспекцией. Официально он считался очень важным человеком и прибыл в станционном фургоне, одетый в цилиндр и безукоризненную визитку. Проинспектировав контору и высказав несколько критических замечаний, не слишком суровых, ибо дело действительно было поставлено весьма хорошо, а приятное чаепитие после осмотра сгладило все шероховатости прежде, чем они успели возникнуть, чиновник объявил, что ему необходимо увидеть почтальона Брауна и переговорить с ним насчет выемки писем из ящиков. Лора, тихонько разбиравшая вечернюю почту, не