— Ой, мисс Брет, проходите же.

— Добрый вечер, леди. — Я наклоняюсь, чтобы обнять Санкиту, и она неожиданно крепко прижимается ко мне. — Ты выглядишь намного лучше, милая.

— Я и чувствую себя нормально. Только мне надо лежать, так доктор сказал. Если ребенок сможет дотерпеть до конца апреля, когда будет тридцать шесть недель, все обойдется.

— Вот и хорошо, — бодро произношу я, едва веря, что это возможно.

— Будете принимать у меня экзамен?

— Не беспокойся об экзаменах, Санкита, — смеюсь я. — Я говорила с твоими учителями, они тоже считают, что сейчас лучше подумать о здоровье.

— Значит, никак нельзя? Мы ведь закончили программу. Вы же сами говорили, что поможете.

— Ладно, ладно, — заверяю ее с улыбкой. — Если ты уверена, что справишься, завтра и начнем.

— Справлюсь, вот увидите, — усмехается Санкита.

— Я очень за тебя беспокоюсь, — обнимаю я ее, но не получаю ответа. Впрочем, я и не надеялась, хорошо уже то, что она позволила себя обнять.

Перед уходом я стучу в дверь комнаты Юлонии.

— Юлония? — приоткрываю дверь и вхожу. В комнате никого нет. Оглядевшись, я кладу сейф на кровать, прикрытую зеленым покрывалом, а на соседней оставляю розовый рюкзак для Мианны.

С Брэдом мы встречаемся вечером в «Бистро Цинк» — уютном французском ресторане на Стейт-стрит. С момента нелепого происшествия в новогодний вечер мы общались только по телефону, тщательно избегая темы их с Дженной «временных трудностей», поэтому в большей степени обсуждали мои дела. Сегодня же мне предстояло увидеться с ним наедине, что несколько тревожило. Бог мой! Меня и теперь передергивает от воспоминаний о той безрассудной одинокой женщине, несущейся вечером к мужчине с необоснованными надеждами в душе.

По дороге в ресторан вновь набираю номер Гарретта. «Давай же, подойди, наконец, Гарретт», — твержу я про себя.

— Гарретт Тейлор.

— Гарретт, это Брет. Прошу, не отключайтесь сразу.

— Не волнуйтесь, — смеется он, — не отключусь. Я прослушал ваше сообщение и видел, что сегодня вы звонили семь раз.

Отлично. Теперь он добавил к списку моих отклонений еще и обсессивно-компульсивное расстройство.

— Извините, так получилось. Я просто очень хотела все объяснить.

— Вы уже объяснили. И я понял. Как поживает ваша юная леди — Санкита?

Я вздыхаю с облегчением:

— Спасибо, ей лучше. Я только что ее видела. А вам удалось разузнать о будущем местопребывании Питера?

— Да. Как раз днем разговаривал с директором, но вопрос о возрастном цензе пока обсуждается. Полагаю, это может занять много времени.

— Это хорошо. Мне нужно еще поработать с Питером.

Я останавливаюсь у тротуара, и мы болтаем еще минут пять.

— Вы сейчас в машине? — спрашивает Гарретт.

— Верно.

— На сегодня работа окончена?

— Да, пожалуй.

— Так, может, нам что-нибудь выпить?

Я улыбаюсь. Похоже, Гарретт Тейлор мной увлекся. А я, кажется, увлеклась им.

— Извините, — вздыхаю я, — но сегодня я ужинаю с другом.

— Что ж, ясно. Тогда созвонимся после следующего урока.

Я смущена поспешным завершением разговора и уже думаю, что мысли о взаимном влечении были ошибочными. Грудь сдавливает тоска. Встречу ли я когда-нибудь своего мужчину? Прокручиваю в голове наш разговор… «Я ужинаю с другом». О боже! Гарретт решил, что у меня свидание. Возможно, и тон у меня был немного загадочный. Необходимо расставить точки над «i»!

Беру телефон, решив не откладывать до следующего разговора. Предложу ему встретиться завтра. А что я надену? Нажимая на кнопки, рассматриваю себя в зеркало. Глаза горят, на лице выражение растерянности и отчаяния.

Бросаю телефон на сиденье и хлопаю себя по лбу. Как же низко я пала, что пытаюсь назначить свидание мужчине лет шестидесяти с хвостиком. Этот чертов жизненный план сведет меня с ума. Я оцениваю каждого встречного с такой придирчивостью, с какой, должно быть, режиссер отбирает актера на роль мужа и отца семейства в своем фильме. Нет, мама хотела совсем не этого.

Решительно беру телефон и запихиваю глубже в сумку.

Брэд сидит в баре и пьет мартини. Он выглядит особенно эффектно в бледно-голубой рубашке, галстуке с горчичного цвета точками и кашемировом пиджаке. Волосы, как обычно, немного растрепаны. При одном взгляде на него мне становится понятно, как я по нему скучала. Увидев меня, Брэд встает и протягивает руки, а я с удовольствием обнимаю его. Наши объятия кажутся особенно страстными и крепкими, словно каждый пытается выжить из них больше дружбы и любви.

— Извини, — шепчу я ему на ухо.

— И ты меня.

Снимаю пальто и пристраиваю сумочку под барную стойку. Мы садимся лицом друг к другу, и между нами возникает неожиданно неловкое молчание — долгая пауза, которой никогда раньше не было.

— Выпьешь? — спрашивает Брэд.

— Пока только воды. За ужином выпью бокал вина.

Брэд кивает бармену и берет бокал с мартини. Телевизор на стене показывает канал CNN, хотя звук выключен, я смотрю на экран. Неужели я сама все испортила? Неужели наша дружба всегда будет носить отпечаток неловкости?

— Как Дженна? — спрашиваю я, решив, что тишина становится гнетущей.

Брэд не сводит взгляд с оливки, наколотой на зубочистку.

— Хорошо. Кажется, мы снова вместе.

В сердце вонзается игла.

— Отлично.

Брэд поднимает на меня взгляд, нежный, как у мишки-коалы.

— В другой ситуации у нас с тобой могло бы все получиться.

Я с трудом растягиваю губы в улыбке.

— Да, именно в другой ситуации.

Мы опять погружаемся в молчание. Похоже, Брэд тоже ощущает натянутость в наших отношениях. Он берет зубочистку и вертит ее, то погружая оливку в бокал, то вытаскивая обратно. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Нет, это невозможно! Надо что-то делать! Я слишком дорожу его дружбой, чтобы позволить ей закончиться из-за двадцатиминутной глупости.

— Послушай, Мидар, тем вечером я была сама не своя, на меня накатило такое отчаяние.

— Отчаяние? — Он поднимает на меня глаза.

— Был канун Нового года, в конце концов. Ты можешь меня понять?

— Значит, это был лишь зов плоти?

— Вот именно.

Брэд усмехается:

— Здорово. Лучше бы мне этого не знать.

Я опускаю глаза и сжимаю бокал с водой.

— Хочешь честно, Брэд? Я подумала, может, это часть маминого плана. Своего рода желание контролировать меня и после смерти, распорядиться моей судьбой до конца жизни.