«Когда я непроизвольно просыпаюсь в течение ночи или утром, я хватаю блокнот 5 х 8 сантиметров и ручку, которая лежит на нем, и записываю сон, – говорит она. – Я пишу полное описание сна – не только отдельные фразы. Когда сон не поддается записи, я излагаю то, что могу, и добавляю «сложный» или «многослойный», поскольку может быть и так. Я делаю эти заметки с закрытыми глазами, только ощупью».

7. Расскажите сон другу.

«Самый акт переложения сна в слова и попытки объяснения или выражения его как будто стимулирует как восстановление сна в памяти, так и осмысление его аспектов», – говорит д-р Гарфилд. Рассказывать сон вместо того, чтобы записывать его на бумаге, конечно, соблазнительно, однако этого делать не стоит. Поделитесь переживаниями сна с другом, если это возможно, но убедитесь при этом, что точно его записали. У вас в дальнейшие годы будет сокровище – книга знаний про вас самих.

В прошлом году тысячи американцев, ни в малейшей степени не претендующих на литературный дар, принялись сочинять истории – исключительно интересные истории, которые, вероятно, никогда не будут опубликованы, да и вряд ли их прочитают даже ближайшие друзья. Под руководством несентиментального и неутомимого психолога из Нью-Йорка, которого звали Айра Прогофф, они писали истории из собственной жизни, порой потрясающие до слез.

Они писали эти дневники в 392 кружках, деньги на организацию которых выделяли колледжи и университеты всей страны, армия, армейские госпитали и женские тюрьмы, артистическе труппы, священники, поэты, бизнесмены и инженеры (и все вышеперечисленные в самых различных сочетаниях); они вступали в эти кружки (при средней плате в 70 долларов с каждого) не потому, что чувствовали потребность в терапии, но потому, что хотели взглянуть на свою жизнь со стороны и найти в ней какой-то более глубокий смысл.

Для тех, кто хотел добраться до источника смысла, Прогофф использовал метафору, которая для многих оказалась полезной. Он сказал, что внутри каждого из нас течет подспудный поток образов и воспоминаний. Этот поток – ни больше ни меньше как наша внутренняя жизнь. Когда мы входим в него, мы плывем в нем туда, куда он хочет направиться. Он говорит, что этот метод не является ни дискурсивным, ни аналитическим. «Там нет чистой фиксации событий; вы не получаете озарения. Это событие, и, когда оно происходит, ваша жизнь меняется».

Все это может показаться довольно таинственным. Но затем мистицизм становится жутко конкретным, потому что каждый участник дневникового семинара заканчивает его, имея рабочую тетрадь весом в несколько фунтов, полную историй, воспоминаний и часто потрясающих новых прозрений насчет самой удивительной тайны на свете: самого себя и своих взаимоотношений с окружающим миром. Однако, чтобы создать такой дневник, тут же отмечает Прогофф, «вам не нужно быть мистиком. Все, что вам нужно, – это жить. Почти всякий умеет это делать».

Но как? Я действительно не понимал, пока сам не начал работу на семинаре по ведению дневника. Я провел уик-энд с разношерстной группой артистов, учителей, домохозяек и нескольких учеников колледжа в Террос-Центре в Уорике, Нью-Йорк. Отец Льюис Кокс, высокий, на редкость спокойный нью-йоркский иезуит, который является одним из консультантов, подготовленных Прогоффом и уполномоченных проводить семинары, начал с того, что, собрав нас ровно в 8 часов вечера в пятницу, раздал нам блокноты с отрывными листами чистой линованной бумаги и по набору из 21 цветной закладки. Он пригласил нас войти во внутренний мир наших воспоминаний и фантазий и, чтобы начать наше «самообследование», помог погрузиться в некое подготовитовительное медитативное безмолвие. Затем он попросил нас ответить самим себе на вопрос: «В каком моменте вашей жизни вы теперь находитесь?»

Отец Кокс сказал, что ответ не обязательно, даже наверное не придет в форме словесной оценки или как ответ на экзаменах в колледже. Мы можем получить образ – воочию увидеть самого себя, ведущего машину по ухабистой дороге, или услышать мелодию любимой симфонии. Что бы это ни было, главное – не просто подумать об этом. Мы должны записать это в разделе журнала под названием «хроника момента» и должны воздерживаться от высказывания каких-либо суждений про то, хороши или плохи образы, которые мы регистрируем. Все в порядке, успокоительно и убеждающе говорит отец Кокс. Мы вернемся к этому позднее.

После примерно получаса работы над «хроникой момента» отец Кокс попросил нас обратиться к разделам с красными страницами в середине наших книжек, сперва к «Записи истории жизни», с подзаголовком «Воспоминания и обобщения». Он предложил нам погрузиться в поток наших подсознательных воспоминаний, но не начинать писать что-то вроде автобиографии – только зафиксировать короткие важные сцены из нашей жизни. И опять-таки никаких суждений. Только погрузитесь в текущий под спудом поток.

Вскоре мы оказались в следующем разделе «рабочего дневника» под названием «Опорные камни». Здесь отец Кокс попросил нас записать то, что могло бы быть заглавиями частей нашей автобиографии – следовало охарактеризовать одним-двумя словами или образом не только объективную последовательность событий, но также и субъективное восприятие их смысла и значения. Мои опорные камушки оказались людьми. Я записал несколько дюжин имен – это были люди, которых я любил, люди, любя которых я много переживал. Наконец, я записал названия четырех книг, которые опубликовал, и важные для меня дела, которыми занимался.

А затем наступило время расстаться до следующего утра. До сих пор не было ни единого разговора, вообще никакого шума. В какой-то момент я оглядел комнату и увидел несколько десятков голов, склоненных над несколькими десятками блокнотов, несколько десятков плавно скользящих шариковых ручек. Чувствовалось сильное напряжение, а затем, когда вечер закончился, все дружно выдохнули и принялись моргать и щурить глаза. По-моему, я заметил слезы, ползущие по щекам пожилого мужчины с седой бородой.

Часть следующего дня мы развивали в подробностях наш раздел «опорных камушков», погружаясь глубже в любой период, который чем-нибудь привлекал наш особый интерес. Мы осуществили такое же медитативное путешествие в другой раздел тетради под названием «Перекрестки» и подзаголовком «Дорога избранная и неизбранная». Я подумал о моих собственных духовных распутьях: на протяжении десяти лет я готовился стать священником, затем выбрал иной путь. Я подумал о моих эмоциональных перекрестках: браки, другие любови. Я подумал о моих карьерных перекрестках: я работал в «Тайм», затем стал свободным журналистом и жил в райском уголке в Хай-Сьерра, затем выбрал более интеллектуально насыщенную жизнь, начав сотрудничать с «Таймс» в Нью-Йорке.

А потом отец Кокс попросил нас перейти к следующему разделу рабочей тетради: «Запись смутных образов». «Мы обращаем наше внимание внутрь себя и ожидаем в безмолвии, – сказал он, – и пусть перед нами проплывают разные образы, а мы будем их наблюдать. Мы позволим им явиться. Когда они обретут очертания, мы почувствуем их. Мы будем вглядываться в них, как будто смотрим сон. Мы опишем их так же нейтрально, не интерпретируя и не составляя мнений, как мы записываем наши сны».