Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он слышит своим чутким слухом.
– Прощай, Рай.
Занкок впадает в ярость от наших безобидных слов, выхватывает оружие из кобуры и производит три выстрела в грудь капитану кшатри. Харшшад, хрипя, скручивается в руках тех, кто его держит. Время вновь замирает. Я вижу как медленно мой телохранитель и его конвоиры падают на пол.
С криком кидаюсь на генерала и сбиваю его с ног.
Я больше не боюсь смерти. Пусть меня также пристрелят, чем пережить то, что мне обрисовали.
Меня быстро оттаскивают. И помимо наручников, что были уже на мне, надевают оковы на ноги и прикрепляют их к стулу. Меня колошматит. Харшшад мертв?! Или скоро умрет.
– Про это! Про это я и говорю! Чем они купили тебя, Горслей? – брызжа слюной кричит генерал. – Змеиные отродья извратят всех, к кому прикоснутся. Я не допущу этого!
Достает платок и вытирает пот с лица трясущимися руками. Его губы приобретают выраженную синеву. Из темноты выныривает человек в медицинской одежде, протягивает генералу воду и какие-то таблетки, вкалывает в предплечье один за другим три препарата. Занкок явно болен… не только психически.
– Зольцберг размяк. Совсем скоро, шантажом или убеждениями, шайрасы и его бы подмяли. Потом и Аль-Амина. Тот тоже ненадежный. Арабы-глизанцы отлично умеют считать деньги, и это был бы вопрос времени, – тихо продолжает генерал, немного успокоившись. – Мне снова пришлось все делать самому. Как всегда! И с Фрэнсис Дрейком решать вопрос в одиночку. А кто мне убытки возместит за корабль? Президент и вовсе тряпка. Всем мозги промыл с этим Договором и радужными перспективами. Теперь смысла ото всех прятать шайрасов у меня нет. Планы поменялись. Но оно и к лучшему. У меня мало времени. Устрою жизнь сына, обзаведусь внуками, мне нужны нормальные наследники. Сына упустил, занят был уж очень своей империей. С внуками будет иначе. А за это время подзаработаю им на сытое будущее.
Неужто ему мало того, чем он обладает?
– Так чего вы хотите? – совсем поникше спрашиваю, почти потеряв ко всему интерес.
Три – четыре дня, и я стану глубоким инвалидом. И если руку можно заменить бионическим протезом. То мой разум и сама я – исчезну.
– Меня бы больше устроил кто-то из принцев, но вы со своими рокировками по машинам планы мне попутали. Сели не туда, потом пересаживались. Моего лучшего заместителя взорвали в автолете. Смешал мне планы ушлый змеиный принц. – зло цедит генерал. Пришлось их менять. Мне скучно делать из вас потерявшую ум калеку просто так. – Я верну вас мужу. Как думаете, какие действия предпримет Правящая семья? Нужны будут им переговоры и Договор? Они потеряют актуальность, если такое сделают в Земной Коалиции с женой принца.
Я остро представляю, каково будет Шанриассу видеть меня такой. Как и родным. И Шассу. Всем им.
Он не просто монстр. Он больной ублюдок!
– Теперь же между людьми и шайрасами меня интересует один вид взаимоотношений, – продолжает генерал. – Война.
Глава 40. Цена свободы
Меня, ничего не видящую, ведут по коридорам обратно в камеру.
Уже в дороге я строю план. Нет, не сбежать. Я же не дура. Мой план – умереть. Если не до операции, то хотя бы на операционном столе. Можно говорить о великой цели – ценой своей жизни предотвратить войну, – но это не так.
Во-первых, я не верю, что это поможет. Ну а во-вторых, сейчас я могу думать только о том, чтобы Шанриасс никогда не увидел меня ничтожной калекой.
Ему будет сложно пережить мою смерть. Я бы сама загнулась от горя. Но так у него появится шанс жить дальше, а не ухаживать годами за бездушной оболочкой, утопая в жалости. Пройдет время, и он оправится. Я надеюсь.
Когда меня впихивают в камеру, ко мне бросается Ханна. Переживала за меня, сама находясь в незавидном положении.
Она зажимает свой рот ладонью, когда я ей подробно выкладываю, что было там у генерала. О том, что Занкок сделал с Харшшадом, и что хочет сделать со мной. Меня саму снова пробирает.
Нет, раскисать нельзя. Ты сможешь, Рай!
За мной точно будут очень тщательно следить. Сидя в этой комнате, мне не реализовать свой замысел. Но меня должны обследовать до операции, хотят же, чтобы я осталась жива.
Ханну я буду держать в неведении. Мне очень жаль девочку, она будет переживать и не сможет скрыть эмоций. Недопустимо, чтобы кто-то из людей Занкока узнал.
***Как я и предполагала, меня повели на обследование. Пришли на следующий же день. Врач Занкока меня тщательно осмотрел, меня взвесили, взяли необходимые анализы и провели очередное сканирование тела.
Наблюдение за мной было очень внимательным, как я ни старалась, не представилось возможности умыкнуть хоть что-то. Но появилась идея. Врач мне назначил транквилизаторы. А что если получится не выпивать их сразу? А прятать и употребить все разом непосредственно перед операцией. Тогда при введении наркоза, я запросто заполучу остановку сердца в результате злокачественного нейролептического синдрома. Осталось придумать, как это реализовать. Мне будут давать препараты в камере или приводить сюда и заставлять пить тут же? В камерах тоже идет непрерывное наблюдение. Надо очень хорошо продумать нюансы. И быстро. Не так много дней у меня осталось.
«До казни», – догоняет безнадежная мысль.
Плетусь обратно в камеру с такой безысходностью и отчаянием внутри. До чего я докатилась?! Планирую собственную смерть.
Застыла. Замерзла. Кажется, я и плакать больше не могу. Лед выстилает меня изнутри. Мне больно дышать. Может я уже умираю?
Ханна на входе ловит остывшую меня. Заворачивает в оба одеяла, в мое и свое. И только сейчас замечаю, как меня крупно трясет.
Еще немного, Рай. Скоро все закончится.
***Мне приносят препараты в камеру каждый день, я изображаю равнодушие и делаю вид, что сразу их принимаю, стараясь не вызвать у моих надсмотрщиков ни капли сомнений.
Заторможенность, вялость, безразличие. Я прекрасно знаю, как выглядят пациенты с принудительной длительной премедикацией. Ко мне привозили разных больных. В том числе и буйных, но требующих обязательной медицинской помощи. Среди них были те, у кого их агрессивное состояние было вызвано именно опухолями головного мозга. И поэтому приходилось прибегать к подобным методам ради того, чтобы их вылечить.
Я провожу часы, лежа на матрасе, воссоздавая в подробностях случаи из своей практики, восстанавливаю в мельчайших деталях в памяти ход лечения, продумываю иные тактики. Это позволяет мне погрузиться в отрешенное состояние и не вспоминать родных. Иначе сорвусь.
Мы с Ханной прикрываем друг друга от камер во время удовлетворения естественных потребностей. Я нашла небольшую нишу там, где крепится душ с водой для ухода за собой. Туда я и прячу выдаваемые мне препараты. Надеюсь, их не найдут во время уборки или проверки нашей камеры.
Это единственный шанс не стать той,