Каракал негромко ругнулся, а уже громче сказал:

– Вы тут со своими предначертаниями судьбы мне весь мозг вынесли, так что я и забыл, с чего начался наш разговор, – он повернулся к пернатой. – Что я должен увидеть?

– Себя, – пожала та плечами и, сделав круговое движение рукой, повесила между собой и парнем тонкую зеркальную пленку.

Первое, что бросилось Матвею в глаза – это были его глаза. Вот такое вот масляное масло. Но не обратить внимания на его новое, а может, просто обновленное зеркало человеческой души, было просто невозможно. Серые глаза, которые иногда отливали стальным цветом, остались в прошлом. Теперь он понял, почему огр и демонесса так восприняли его взгляд. Трудно оставаться спокойным, когда вместо обычных глаз на тебя смотрят два ртутных шарика, без малейшего признака зрачка. Взять глаза гарпии с ее третьим веком или, например, черно-красные глаза Иргиз – и те и другие были намного душевнее и теплее его гляделок.

– Это навсегда? – удрученно спросил он гарпию.

– Что?

– Глаза.

– Тебя что-то смущает?

– Шутишь? – выглянул он из-за плоскости магического зеркала и посмотрел на пернатую. – Шутишь, – утвердительно кивнул он. – Давай-давай, дальше издевайся над моим неокрепшим разумом.

– Что тебе не нравится? – раздраженно бросила крылатая девушка и встала рядом с Матвеем. – У меня вон, вообще, как у курицы глаза, и жить мне это не мешает.

– Там, где я вырос, – продолжая смотреть на себя в зеркало, стал пояснять тот, – есть поговорка, что глаза – это зеркало души.

– И судя по этой поговорке, имеющие красивые глаза и душу должны иметь соответствующую, – с иронией ответила та, но потом вдруг резко закончила: – Чушь. Причем полнейшая. Я могу тебе привести сотню примеров разумных с красивыми глазами, что творили просто ужасные вещи, словно у них и вовсе души не было. Далеко ходить не надо, – она указала рукой в то место, где еще недавно лежал труп демонолога. Сейчас его там не было – йахины уже прибрали куда-то. Даже пятно крови затерли. – Ресидос для человека был очень даже симпатичным, и глаза у него были красивыми, а то, чем он занимался, ты видел сам и смог прочувствовать на себе.

– Убедила, – кивнул Матвей, оторвался от глаз и продолжил себя разглядывать уже в общем.

Если бы сейчас он вдруг оказался среди средневековых флагелантов[6], то последние наверняка приняли бы его за своего собрата. На теле Каракала практически отсутствовали неповрежденные места. Шрамы, большие и маленькие, безобразные и ровные, словно от лезвий бритвы, покрывали торс от ключиц и до пупка. И это только анфас, а что там на спине – и думать не хотелось.

– Офигеть шрамирование вышло, – потрясенно произнес Матвей, крутясь возле зеркала. – Я Франкенштейн. Хорошо еще морда лица осталась почти в неприкосновенности.

Все остальные изменения, произошедшие с ним, были восприняты как-то совсем спокойно – как само собой разумеющееся. И потемневшая кожа цвета кофе и чуть молока, словно он только вчера приехал с берега теплого моря, где дней двадцать жарился на солнце. И основательно посеребренные сединой волосы, что сразу прибавляло ему несколько лет к возрасту. И резко очерченные скулы. И нависшие над глазами брови, краешки которых орлиными крыльями взмывали вверх, отчего и так холодный взгляд только усиливался, превращаясь в рентген. И даже поменявшие форму и чуть заострившиеся уши.

– Одно радует – жены меня теперь уж точно не узнают. Хотя уши можно было и свои оставить, как и глаза, впрочем.

– Твой организм трансформируется в оптимальную форму, – вставила свои три копейки Патиара.

– Уши как у овчарки – это оптимальная форма? – поморщился парень.

– Кто такие овчарки?

– Псы, – кратко ответил он. Именно так называли на Абидалии животных, похожих на собак: пес и сука. А общее название псы.

– Понятно, – кивнула пернатая. – Но думаю, так все-таки красивее, чем круглые уши на макушке, как у пальтака, – память нарисовала парню зверушку, очень похожую на коала. – Или вон как у Рохоса.

Матвей еще раз выглянул из-за зеркала, чтобы увидеть огра, отчего смесок снова напрягся.

– Согласен, – кивнул он, увидев изломанные борцовские уши. – Два разваренных пельменя, пришлепнутые сбоку к голове, мне никогда не нравились. Слушай, а маги это могут исправить? – Каракал щелкнул пальцем по заостренному кончику, тут же отметив, что уши стали очень чувствительными.

– Не знаю, – пожала та плечами. – Но ты ведь и сам маг?

– Не говори мне об этом, – жест отрицания с высоко поднятым подбородком вышел у парня так естественно и величественно, что гарпия снова улыбнулась, но благоразумно промолчала. – Единственное, что я пока понял – магия приамов – это рунная магия, продолжил Каракал. – Но кроме золотого руна, я больше никаких рунов или рун не знаю. А та единственная, ну золотая которая, она с магией никак не связана – это или шкура барана или одноименные сигареты. Выбирай.

Повернувшись одним боком, потом другим, Матвей махнул рукой.

– Гаси свое зеркало, пернатая, и идем уже есть.

Зеркало исчезло, а взгляд Каракала снова уперся в пару огр – суккуба.

– И вы пойдемте, куда же от вас денешься.

Смесок и демонесса переглянулись и настороженно пошли за Каракалом, однако тот снова остановился.

– С такими темпами я поем еще дней через пять, – недовольно пробурчал он и взглянул на Иргиз. – Подойди.

Девушка, уже отошедшая от недавнего выплеска силы, робко сделала несколько шагов ему навстречу, остановившись в шаге от Матвея. Тот взял ее за подбородок, приподнял голову, повернул вправо-влево, а потом стремительно развернулся и широким шагом направился в переход между пещерами. Девушка лишь с грустью успела подумать, что Каракал решил не снимать с нее ошейника, когда последний вдруг несколькими неровными кусками упал на пол. Еще через мгновение один из йахинов, бережливо прибрал куски кожи и камни и снова исчез.

Ресидос, несмотря на свое отшельничество в этих пещерах, отказывать себе в обычных радостях и удовольствиях не торопился. Помещение, в котором оказался Матвей, совсем не походило на пещеру дикаря с разбросанными костями и расстеленными на каменном полу вонючими шкурами. Больше всего оно соответствовало какому-нибудь залу в средневековом земном замке, но с местным колоритом.

Высокий свод, у дальней стены очаг, который выполнял здесь роль камина. Справа от камина, скорее всего, еще один проход, ведущий дальше в глубь горы. Сейчас он был завешен портьерой или занавеской, что для Матвея было одно и то же, он просто не знал, как называются все эти бытовые причиндалы.

У левой от входа стены стояла большая кровать с балдахином. Посмотрев на нее, Каракал усмехнулся, представив себя этаким султаном в окружении одалисок. Шкуры все же были, но не вонючие, а тщательно выделанные и мягкие, которые были хаотически разбросаны вокруг кровати и возле камина.