— Но тебя ведь начали мучить боли, что совсем не есть хорошо, — мой обеспокоенный тон разбивается вдребезги о равнодушие, с которым на меня смотрят потемневшие глаза, буквально сверлят, заставляя испытывать то ли неловкость из-за своей настойчивости, то ли боязнь продолжать в том же духе. — Не надейся, я не сдамся.

Решительно шагнув к нему, замираю на месте, чувствуя тугое и пряное удовлетворение от того как Максим смотрит, любуясь и растягивая губы в блаженной улыбке.

— А ты цены в этой клинике видела? — Макс протягивает ко мне руку и резко дернув за запястье, усаживает себе на колени. Поправляя экран ноутбука для удобного просмотра загруженной на нем страницы сайта.

— Не переживай, я научу тебя экономить. Лангустины в сливочном соусе можно заменить просто жареной рыбкой. Под пиво, которое приносит по выходным Лешка будет самое то.

— Маргош, где твое сострадание?!

Нагло запуская ладони под топ, скользит ими вверх, а от отсутствия на мне белья, глубоко и вожделенно вдыхает запах моих, еще не до конца высохших после душа волос, дышит тяжело и прерывисто, словно предчувствуя пьянящее наслаждение. Нежно касается губами плеча, оставляя на коже почти невесомые поцелуи, лишая меня возможности нормально дышать.

— Перестань, — на словах очень даже хочу прекратить несанкционированное вмешательство в размеренную работу моей мыслительной деятельности, но тело нарочито дерзко идет против, реагируя с особым возбуждающим трепетом на каждую ласку.

Максим лишь хмыкает, но не спешит подчиниться приказу, закусывая тонкую бретельку зубами, стягивая ее с плеча, хотя она совершенно не мешает ему играть в свои развратные игры, продолжая поглаживать чувствительную кожу ореол груди.

— Тебе так и не терпится меня покромсать, — слегка прикусывает кожу, заставляя меня ощутимо дернуться в сторону. — Сделать меня недееспособным. Коварная.

— Для начала мы можем просто сходить на консультацию, — заерзав и приложив немало усилий, избавляюсь от шаловливых рук, что меняют курс в направлении резинки шорт. — Может и правда твой титан вечен, — развернувшись боком, провожу пальчиком вдоль шрама.

— А реабилитация? — поймав мою руку, подносит к губам, коснувшись ими внутренней стороны запястья. — Я к работе вернусь нескоро. А байк? Ты шутишь наверно?!

Его голос звучит очень обеспокоенно, надрывно, ведь операция перечеркнет немаленький список того, без чего Макс и не мыслит своей жизни.

— Не истери, ок? — целую губы, сжатые вначале в упрямую черточку, но после с накатывающим расслаблением, приоткрывающиеся навстречу. Так невообразимо приятно упиваться его вкусом, захлебываться поцелуем. Пить хриплое, порывистое дыхание. Пить теплоту, что волной откатывается от мужского тела прямиком в мои объятия.

В какой-то момент нам обоим перестает хватать воздуха, но отстраняюсь я все же совсем по другой причине. Непередаваемо мерзкая мелодия оповещает о входящем звонке, на экране во всплывшем окошке легко можно различить фото эффектной блондинки.

Недоумевая перевожу взгляд на притихшего Максима, темно-синие глаза жадно блестят, ни на секунду не наполняясь виноватой поволокой. Нервно провожу языком по саднящим от жестких поцелуев губам, надеясь что дар речи к Максиму вернется быстрей, чем я успею нафантазировать всякой всячины.

— На звонок ответишь? Я не буду мешать, — цежу сквозь наигранно любезную ухмылку, увернувшись от пальцев, которыми Максим пытается схватить меня и усадить на прежнее место.

— Мак, привет.

Не голос, а чертов медок: тягучий и приторно сладкий с явными соблазняющими нотками, а следом, как добивающий удар прилетает не менее радостный ответ:

— Кого я вижу. Чем обязан, Милаш?

— Что за сухость? — обиженно мурлычет та самая Милаша. — Ты там что женился, и тебе накинули поводочек? Бедненький мой, жмет небось!

Подслушивать нехорошо, а такие мерзкие вещи и вовсе, хочется заткнуть уши, а лучше перегрызть кабель и запороть все интернет соединение, чтобы никакие там особы с повышенной заботливостью не распалялись флюидами.

Я обиженно, а главное в гордом одиночестве ем прямо из ведерка ванильное мороженое, сдобренное клубничным топингом. Так густо сдобренное, что уже реально опасаюсь за свое здоровье. Максим присоединиться ко мне не спешит, нагло воркует, даже не понижая голос до шепота, а в открытую отбивая флиртующие фразочки, отшучиваясь и наслаждаясь непринужденным разговором.

Сливочный антидепрессант слишком быстро исчезает, оставаясь лишь липкой сладостью на губах и ванильным привкусом во рту. Опасно поддаваться ревности, опасно тем, что можно и ангину заработать после такого количества съеденного мороженого, которое по идеи должно было подсластить горькую пилюлю.

— Куда ты сбежала? — появившись на кухне, Максим с осторожностью делает ко мне шаг. А у самого во взгляде нет и намека на стыдливость, лишь колючая уверенность, что ничего зазорного он не совершил. — Милана — Алькина подруга, мы втроем попали в ту аварию, последний раз виделись на годовщине Алиной смерти, — предвосхищая мои вопросы, спокойно дает пояснения. — У нас с ней ничего…никогда… не было, — демонстративно проигнорировав мое нежелание кидаться в его объятия, он водрузив свои отчего-то, безумно горячие ладони на талию, стискивает кожу, до моего жалобного вскрика. — Я готов удалить эту хрень… ради тебя.

Приподнявшись на цыпочках и повиснув на его плечах, разрешаю Максиму примирительный поцелуй.

Марго

Максим первым нарушает молчание, после того как анестезиолог существенно позолотив ручку нашими денежными средствами, выходит из палаты.

— Хорошие расценки для того, чтобы словить приходы, да? — не ухмыляется, не напряженно кривит губы, а именно улыбается. Открытой улыбкой, умиротворенной, словно ему предстоит вовсе не лечь под нож, а отдохнуть на курорте.

— С анестезиологами не спорят и не ссорятся, а то не та дозировка и можно из приходов не вернуться, — стараюсь перевести все в шутку, но волнение предательски звенит в каждом слове.

— Или в ящик сыграть.

Совсем не вовремя у него зашкаливает уровень чёрного юмора, так же как и у меня возрастает мандраж, пробирая холодком опасений до самых костей, заставляя поежиться. Хотя в палате тепло, да и толстовка приятно греет тело, покрытое гусиной кожей от томительных переживаний.

— Прекрати, не смешно.

Диву даюсь, наблюдая за спокойствием Макса, который не притворяясь, чувствует себя расслабленным и не поддающимся панике. Лежит, вольготно развалившись на подушках, одетый в синюю футболку и джинсы, выделяясь ярким пятном на фоне бледных простыней.

— Иди ко мне, — приглашающе похлопывает по кровати, зазывая присесть с ним рядом. — Не переживай, я живучий.

Притягивает к себе, с нажимом укладывая меня головой себе на грудь. У него даже сердце не врёт, бьётся размеренно, не сбоит и не заходится бешеным галопом, как моё.