надо бы… э-э… вид придать посолиднее. Негоже такому мастеру в рванье ходить. Я распоряжусь, чтоб тебе из казны сукна хорошего на кафтан отпустили, да и сапоги справить надо. А то перед столичным начальством стыдно…

Выдать сукно и сапоги за казенный счет! Это было уже признание моих заслуг, это явное повышение статуса. Я становился ценным спецом, о котором заботится начальство.

А через несколько дней пришло и официальное подтверждение. Капитан Краснов привез бумагу из Артиллерийской Канцелярии. Там, за подписью самого генерала, мне объявлялась благодарность «за радение и пользу в деле артиллерийском» и назначалось постоянное жалованье мастера второго класса — не золотые горы, конечно, но куда больше, чем получали подмастерья, да и многие рядовые мастера.

Это было официальное признание. Результаты моей работы стали очевидны не только мне или Орлову, но и всему заводскому и столичному начальству. Больше годных пушек, качество выше, первые успехи с ружейными замками — всё это сложилось в общую картину. Мой вклад оценили. Пока скромно, без орденов и чинов, но оценили. Это давало моральное удовлетворение и укрепляло мои позиции, развязывало руки для дальнейшей работы. Теперь можно было смелее требовать материалы, настаивать на внедрении новых методов, двигать вперед постройку сверлильного станка, который по срокам я уже запаздывал, но меня не торопили, понимая мою профпригодность.

Признание моих заслуг не ограничилось казенным кафтаном да жалованьем мастера второго класса. Видимо, рапорты Орлова и Краснова, подкрепленные хорошими отзывами с флота и из армии, дошли куда надо, на самый верх. Спустя месяц после той благодарности из Канцелярии, на Охту снова приехал капитан Краснов, но на этот раз вид у него был особенно парадный, а в руках он держал большой пакет с красной лентой и здоровенной сургучной печатью.

Меня срочно дернули в контору к полковнику Шлаттеру. Там уже собрался весь цвет заводского начальства — сам полковник в парадном мундире, новый обер-мастер, приказчики, даже поручик Орлов был тут же, хотя и вроде не по службе. Все стояли по стойке смирно, атмосфера была напряженная и торжественная.

— Петр Смирнов! — провозгласил капитан Краснов, разворачивая указ, который привез из Питера. — Именным Указом Его Императорского Величества Государя Петра Алексеевича, за особливые заслуги в деле устроения артиллерии и изыскание новых способов литья и обработки орудий, принесших знатную пользу государству в войне со шведом, жалуешься ты…

Сердце у меня замерло. Чё сейчас будет?

— … чином артиллерийского фельдфебеля! — торжественно закончил Краснов.

Фельдфебель? Я не сразу врубился, что это значит. Знал, что есть такие чины в артиллерии и инженерных войсках, типа унтер-офицеров, но с особыми правами, ближе к офицерам.

— Фельдфебель, Петр, — тут же пояснил мне Орлов шепотом, видя мое непонимающее лицо, — это почти как прапорщик. Чин еще не офицерский, но уже и не мастеровой. Право шпагу носить имеешь, довольствие приличное, и главное — можешь быть произведен в офицеры за дальнейшие заслуги! Поздравляю!

Вот оно что! Шаг наверх, и какой! Я стоял, охреневший от этой новости.

Но это было еще не всё. Капитан Краснов откашлялся и продолжил читать указ:

— А также, в знак монаршего благоволения за труды твои на пользу Отечества, жалуется тебе личное дворянство Российской Империи!

Дворянство! Мне⁈ Вчерашнему сироте Петрухе! Это было что-то нереальное! Я чувствовал, как кровь ударила в лицо. Дворянин! Теперь я дворянин! Мой статус, мое место в этом мире значительно изменились, ведь теперь я мог говорить с такими как Крюков или ему подобными на равных и даже свысока!

— И сверх того, — голос Краснова звучал уже совсем буднично, будто он читал ведомость на гвозди, — повелено выдать тебе из казны Артиллерийского приказа единовременную награду в сумме ста рублев серебром!

Это какое-то безумие! Сто рублей! Серебром! Да я таких денег в жизни в руках не держал! Это же целое состояние! На это бабло можно было дом купить в слободе, а то и два!

Указ дочитали. Капитан Краснов свернул бумагу, подошел ко мне и пожал руку.

— Поздравляю, Петр Алексеич! — сказал он уже неформально, с улыбкой. — Заслужил! Честно заслужил!

Следом подошел полковник Шлаттер. Он тоже пожал мне руку, хоть и без особого тепла, но с явным уважением.

— Поздравляю, фельдфебель… э-э… господин Смирнов. Служите и впредь так же усердно на пользу Государя и Отечества.

Потом посыпались поздравления от Орлова, других присутствующих. Старые мои враги наверняка бы скрипели зубами от злости и зависти.

Я стоял посреди конторы, принимая поздравления и чувствовал себя как во сне. Чин фельдфебеля! Личное дворянство! Сто рублей серебром! Всё это свалилось на меня как снег на голову. Всего год с небольшим назад я был забитым пацаном, которого пинал кто хотел. А теперь я почти офицер, дворянин, человек, которого отметил сам Царь!

Конечно, это огромная ответственность. Теперь с меня спрос будет еще строже, ведь я должен был «попробовать» что-то, а давать конкретный результат. Сверлильный станок, надежные замки, мощные пушки — всё это теперь было моей прямой обязанностью, подкрепленной чином и статусом.

Но в тот момент я не думал об ответственности. Я чувствовал пьянящую радость успеха. Мои знания, мой труд, мой риск — всё это оценили по заслугам. Я смог не просто выжить в этом чужом, жестоком мире, я смог найти свое место, доказать, что я чего-то стою. Инженер Волков, погибший под обломками цеха, мог бы гордиться Петром Смирновым, артиллерийским фельдфебелем и новоиспеченным дворянином. Путь наверх был открыт.

Мой новый чин фельдфебеля и, тем более, дворянство, конечно, многое поменяли на заводе. Теперь ко мне обращались не иначе как «господин Смирнов» или даже «ваше благородие» (к этому я так и не привык, дико звучало). Шлаттер выделил мне каморку побольше, уже не в старом сарае-цейхгаузе, а в здании поприличнее, рядом с мастерскими. Даже приказал выдать мне солдата-денщика из отставных — старичка Потапа, который должен был у меня прибираться да бегать по поручениям. Жизнь налаживалась, становилась какой-то более солидной, что ли.

Но вместе с уважухой и новыми возможностями пришла и другая хрень, куда более опасная. Зависть. И не простая зависть работяг, а зависть людей при власти, которые сидели в высоких кабинетах здесь, в Питере, и считал себя пупом земли.

До этого я был для них никем — странный тульский умелец, сирота, которому повезло попасться на глаза генералу фон-дер-Ховену да поручику Орлову. Мои успехи с литьем и станком замечали, но считали скорее приколом, удачей. Ну, фартануло парню,