Кузнец увидев меня, упал на колени.

— Петр Алексеич! Батюшка! Не губи! Бес попутал! — завыл он. — Не я! Это всё Ванька-коваль! Он подговорил! Сказал, шведский купец золотом осыплет, если чертежи твои достану! А мне ж семью кормить… Нужда заела…

— Ванька? Купец шведский? — переспросил Орлов. — А ну, рассказывай толком!

И дед, захлебываясь слезами и соплями, выложил всё как на духу. Как его сосед Ванька связался с какими-то мутными типами, которые обещали большие бабки за заводские секреты. Как они пытались мне гадить, а потом решили выкрасть чертежи через него, пообещав ему долю. Назвал и имя «купца» — тот самый Яган Петерс.

Орлов слушал молча, лицо его становилось всё мрачнее. Когда кузнец закончил, поручик повернулся к охранникам.

— Уведите его. И глаз с него не спускать! А за Ванькой этим послать немедля!

Деда уволокли. Орлов подошел ко мне.

— Вот так, Петр… Значит, не показалось нам. Шпионы тут и правда гнездо свили. И свои же им помогают…

— Что теперь будет, ваше благородие? — спросил я.

— Теперь? Теперь дознание будет. По всей строгости. И кузнецу этому, и ковалю, если найдут его (а я думаю, он уже пятки смазал), мало не покажется. И купца этого, Петерса, искать будем. Может, и выйдем на кого покрупнее. А тебе, Петр, — он положил мне руку на плечо, — нужно быть еще осторожнее. Враги у тебя серьезные. И хоть этих мы взяли, могут и другие появиться.

Он был прав. Угроза исчезла лишь частично. Главные заказчики остались на свободе. И они наверняка не оставят попыток заполучить мои разработки.

— Нужно усилить охрану секретов, ваше благородие, — сказал я. — Каморку мою надо на замок запирать. И чтоб чужие сюда без дела не шлялись. А чертежи все — под замок, чтобы и глаз никто не видел.

— Верно мыслишь, Петр, — согласился Орлов. — Распоряжусь, чтоб замок хороший поставили. И охране накажу, чтоб приглядывали построже. А ты сам не плошай. Доверяй, но проверяй. Время такое — верить никому нельзя.

В тот же день на дверь моей каморки повесили тяжелый амбарный замок. Ключ был только у меня да у Орлова. Все свои чертежи и эскизы я убрал в сундук, который мне выделил новый кладовщик. Работать стало спокойнее, но чувство постоянной угрозы никуда не делось. Я усилил меры предосторожности, стал еще внимательнее присматриваться к людям, к любым мелочам. Война шла не только на полях сражений со шведом, но и здесь, на заводе, а я был на переднем крае этой войны.

Глава 16

После того, как шпионская история закончилась, наступило время относительного затишья. Относительного — потому что работы меньше не стало, скорее наоборот. Но теперь мне хотя бы не надо было постоянно оглядываться, ждать удара в спину или какой-нибудь подлянки. Можно было сосредоточиться на деле.

А дело шло медленно, со скрипом, с вечными проблемами — то людей толковых нет, то материала нормального хрен достанешь. Мой токарный станок исправно точил цапфы, и пушки выходили ровнее. Литейка, под моим присмотром и с использованием «дедовских приправ», стала гнать меньше откровенного брака по чугуну. Даже немец Шульц, поколдовав с моими идеями по очистке металла, добился того, что и бронза стала выходить почище, без прежних дыр и пор.

Работа над сверлильным станком тоже продвигалась. Станина стояла, основные узлы — передняя бабка для вращения ствола, задняя с механизмом подачи сверла — потихоньку собирали. Мои пацаны уже были не просто «принеси-подай», а становились толковыми помощниками, могли и чертеж прочитать, и деталь подогнать.

Но главное — результат моей работы стал виден не только на заводе. Пошли первые сигналы «с фронта». Поручик Орлов, который теперь курировал мои дела чуть ли не официально от Артиллерийской Канцелярии, как-то завалился ко мне в мастерскую с сияющей рожей.

— Ну, Петр, принимай поздравления! — сказал он, хлопая меня по плечу так, что чуть не сбил с ног. — Дошел до меня рапорт от капитана Головина с флота. Пишет, что пушки охтинского литья последнего образца (а это те самые, что по твоим методам делали!) показали себя в бою просто отлично! Ни одна не рванула, били кучно, шведский борт прошибали как надо! Сам вице-адмирал Крюйс, говорят, похвалил!

Это была первая серьезная весточка с передовой. Одно дело — стрелять на полигоне, другое — реальный морской бой. И если уж сам Крюйс, правая рука царя на флоте, похвалил — значит, дело и правда стоящее.

Потом пришли новости и от армейских артиллеристов. Полковник, командовавший осадной артиллерией где-то у шведов, прислал в Канцелярию благодарственное письмо. Мол, новые мортиры охтинского литья (а их тоже начали делать с моим «улучшенным» чугуном) бьют дальше и точнее прежних, да и рваться стали почти вдвое реже.

Эти донесения, конечно, дошли до начальства. Адъютант генерала из Канцелярии Капитан Краснов стал заезжать на Охту чаще. Он уже интересовался, как там сверлильный станок, подробно расспрашивал про технологию литья, про состав формовочной земли, про закалку пружин для замков. Записывал всё в свою толстую тетрадку. Я отвечал ему подробно, не раскрывая всех секретов, но и не скрывая сути. Я понимал, что от этих докладов зависит многое.

Даже полковник Шлаттер, начальник заводов, заметно потеплел. Теперь при встрече останавливался, спрашивал, что нужно, интересовался, как идет работа над «машиной сверлильной». Однажды даже зашел ко мне в мастерскую (раньше такого не бывало!), долго разглядывал чертежи, цокал языком.

— Гут, Смирнофф, гут… — проговорил он со своим немецким акцентом. — Вижу, работа идет… Инженер Крамерс (это был один из немцев-спецов, заведовавший механикой) хвалит твои мысли по поводу станка… Говорит, конструкция остроумная… Хоть и грубая пока…

Похвала от Крамерса, известного своим педантизмом и скептицизмом, стоила дорого. Шлаттер это понимал.

— Ты старайся, Смирнофф, — продолжал он. — Машина эта очень нужна. И замки фузейные не забывай. Дошли до меня слухи, будто пружины твои новые крепче прежних? Это правда?

— Правда, господин полковник, — подтвердил я. — Пробовали уже не раз — держат. И огнива цементированные искру дают лучше.

— Гут… — Шлаттер потер подбородок. — Надо будет партию ружей с твоими замками изготовить, да в полки отправить на пробу. Посмотрим, что солдаты скажут… А тебе, Смирнофф, — он посмотрел на меня почти по-отечески, — тебе