Обстрел укрепрайона закончился, пыль осела на пол. Мы вышли из дота, вдохнули чистый воздух. Вокруг вновь кипела жизнь – шли беженцы, красноармейцы поправляли окопы. Солнце уже взобралось в зенит, и начало крепко припекать.

БА-10 догорел, лишь мотор продолжал вяло чадить.

Мы подошли ближе, увидели накрытые плащ-палатками тела водителя, адъютанта, Бурякова… Всего одиннадцать трупов. Кто-то из солдат уже начал рыть могилы.

Я нашел рядом с особистом документы, портфель с рейхсмарками. Показал генералу. Тот неверяще ощупал пачки денег, покачал головой и забрал у меня портфель.

– Надо в Москву телеграфировать, – Кирпонос задумался. – Поедете в Киев вместе со мной, там в штабе округа решим, что делать.

Я вытащил из вещмешка Бурякова знамя 65-го ОМИБа. Продемонстрировал его генералу.

– А вот за это будет отдельная благодарность в приказе. Пока знамя есть – батальон не погиб. Сформируем его заново.

Генерал замолчал, а я отошел немного. Ситуация не совсем понятная. С одной стороны – хорошо, что Кирпонос этим орденом и своим вниманием вытащил на свет божий Петю Соловьева и еще раз ткнул пальцем, мол, видите, это и есть означенный лейтенант. А с другой – лишнее внимание. Чует мое сердце, что тут уже не Буряков какой-нибудь может начать разбираться, а кто покруче. Как там писал этот мужик, что в стихах рассказал про шибко грамотного парня и то, как ему укорот сделали: «Ах, от господ подалей, у них беды себе на всякий час готовь». Сегодня генерал орден с барского плеча жалует, а завтра сапоги не так блестят – и к стенке Петю. Ладно, что сделано, то сделано. Это как в реку прыгнуть. Пока еще в воздухе лечу, но скоро узнаю, насколько холодна водица.

– Давай, успокойся, не дергай лапой, сейчас я тебе помогу, – услышал я откуда-то сбоку Веру. – Вот так, потерпи, готово!

Я оглянулся на голос. Моя жена (даже думать приятно такое!) обнимала за шею дворняжку, которая перед этим навела шороху в доте. Кто-то успел ее поймать и даже соорудить поводок из куска веревки. В ответ на мой молчаливый вопрос она объяснила:

– Заноза в лапе застряла, вот она и беспокоилась.

– Он, – поправил я. – Мне отсюда очень хорошо видно. Отпусти пса, небось, хозяева обыскались уже.

– Нет у него хозяев, второй день здесь бегает, – сказал стоящий чуть в стороне сержант, пытаясь отряхнуть гимнастерку. – А тут ему не место, сами видите, что творится.

– Петя, давай его с собой возьмем, смотри, какой он хороший, – вдруг сказала рыжая, так и не отпустившая пса.

– Верочка, сама подумай, куда нам его брать, – тихо ответил ей я, подходя поближе. – Мы сами еще не знаем, что с нами будет, где ночевать сегодня и что есть. Голову включи: война кругом, не до собачки.

Дворняга как чуяла, что решается судьба – мокрый нос начал тыкаться в руку жены.

– Да придумаем что-нибудь, Петя, – она посмотрела на меня таким жалостным взглядом, что я даже почувствовал себя немного виноватым. – Погибнет же пес…

– Звать-то его как? – я посмотрел на сержанта.

Тот пожал плечами:

– Дак кто ж его знает. Мы Пиратом звали, откликался.

Вера прыснула. Действительно, у собаки один глаз был окрашен черным.

Я вздохнул, почесал песеля за ухом.

– Не знаю, ты же видишь, что тут закрутилось. Побудь пока здесь, схожу, гляну, может, у Бурякова адрес родителей есть, надо написать им. А то в этой суматохе могут и забыть.

Вера кивнула, встала и потащила дворнягу в сторону от кучки людей, стоявших возле комфронта. Я открыл вещмешок лейтенанта. Негусто. Смена белья, бритва, помазок, маленькое зеркальце, карандаши, еще какая-то ерунда. Ага, вот и записная книжка. Адрес родителей… Есть! Арбат, 4, Буряковы Игорь Иванович и Мария Кузьминична. Да… Арбат. Столичная штучка был лейтенант – не соврал. За такого спросят, и не раз. Надо бы как-то задокументировать его смерть, взять какую справку у защитников укрепрайона. И обязательно нарисовать схему, где могила. Ее и послать вместе с письмом.

Пока суд да дело, пришла «эмка» за генералом. Кирпонос оглянулся, кивнул мне, мол, грузись. Я так же молча показал глазами на Веру, и он, секунду помешкав, согласился. Мы похватали свой нехитрый скарб и пошли к машине. Но, видать, не судьба была. Комфронта только занес ногу, начиная залезать, как под капотом легковушки что-то загремело, и мотор заглох.

– Ну что там у тебя? – раздраженно крикнул Михаил Петрович. – Мы уедем отсюда когда-нибудь?

Водитель залез под капот, через минуту вылез и признался, что эта автомашина может поехать только на буксире. Лицо Кирпоноса начало приобретать цвет спелого помидора. Он едва открыл рот, чтобы приступить к разносу, когда я заметил черную легковушку, остановившуюся перед заслоном со стороны области.

– Товарищ генерал-полковник, разрешите обратиться? – встрял я в начальственную взбучку. Неправильно это, конечно, в таких случаях подчиненные по возможности рассасываются по округе, чтобы им рикошетом не прилетело.

– Что тебе, Соловьев? – недовольно спросил генерал.

– Там машина в сторону Киева, – показал я на дорогу. – Разрешите узнать, может, на ней отправить вас можно?

– Действуй. Если что, разрешаю моим именем высадить пассажиров, пусть потом заберут транспорт в штабе фронта. Быстрее, старлей, что ты задумался? – прикрикнул он уже мне в спину, будто это он заметил эту «эмку».

Высаживать никого не пришлось. Кроме водителя там был всего один пассажир, корреспондент «Красной звезды», Ильенков, что ли. Узнав, кого я сватаю ему в попутчики, он тут же дал отмашку водителю. Вот уж люди, кругом стреляют, убивают, а им лишь бы заметочку написать в свою газету. Слышал, что немало их брата полегло. Хотя и брехунов, которые дальше штаба никуда не ездили, а потом в кабинетах сказки сочиняли, тоже хватало. Не знаю, из каких этот, да мне и все равно. Отправим командующего, и все дела.

Но Кирпонос своего решения не менял. Успокоившись к тому моменту, когда газетчики подогнали свою «эмку», он удивленно посмотрел на меня:

– Соловьев, ты что, приказ исполнять не собираешься? Кому сказано: со мной едешь. Бегом в машину. И жену бери. Собаку в багажник, так и быть.

Оказывается, комфронта слышал и видел все, что происходило кругом, только виду не подавал. Талант, ничего не скажешь. Не каждый так сможет – и о деле говорить, и даже судьбу дворового пса в это же время решать.

Корреспондент сел впереди, а мы втроем – сзади. Вера посередине, а мы с Михаилом Петровичем по бокам. Возражений он не слушал, махнул рукой, буркнул: «Отставить разговорчики» – и, прикрыв глаза, откинулся на спинку.

– Товарищ генерал-полковник, можете ответить на пару вопросов для нашей газеты? – газетчик решил воспользоваться моментом. Не каждый день корреспондент сидит рядом с комфронта, это понятно.