Солнечный диск и впрямь уже докатился почти до зенита. Это все Коськины. Они так могут заболтать человека, что он забудет, где у него правая рука, а где левая. Ну, а про время и говорить нечего.

Как-то в городе мне довелось увидеть рекламу пива, где было заявлено, что с каким-то пивом время летит незаметно; сел пить его летом, а поднялся из-за стола под Новый год. Кажется, так, или что-то в этом роде.

В отличие от остальной массы населения нашей страны, я поверил рекламе сразу и бесповоротно. Нет, не во вкусовые качества суперпива, как их расписывали составители рекламных текстовок, а в то, что время – понятие весьма относительное; в тот момент я как раз вспомнил о стариках Коськиных.

Я сам несколько раз подпадал под их дьявольское обаяние, особенно сначала, когда только купил свое бунгало. Как-то совершенно случайно я сел слушать их бесконечные байки в обед и очнулся только вечером. Прошло часов пять-шесть, а мне показалось, что минут двадцать. Меня словно заворожили.

Факир занимается тем же, что и старики Коськины, только без слов, – водит туда-сюда своей дудочкой перед носом кобры, и змея поневоле впадает в транс.

– Есть будешь? – спросил я, установив сковородку с жарким посреди стола.

Тарелки в горке стояли у меня лишь для вида. Как только я подумаю, что их надо будет еще и мыть, у меня сразу отпадает охота корчить из себя воспитанного человека – всякие там судки, тарелочки, вилочки, ножи, бокалы, салфетки, полевые цветы в вазе…

Это все хорошо, когда у тебя есть прислуга. Иди жена. А холостяку такие заморочки нужны, как зайцу стоп-сигнал. В этом и заключается одна их главных прелестей холостяцкой жизни: хочу – ем из кастрюли или сковородки, хочу – стоя или лежа, а стол застилаю старой газетой, исполняющей роль одноразовой скатерти…

И никто меня не упрекнет, что накрошил в постель, что не помыл ложки-плошки, что выпил больше, чем нужно, и не по расписанию. И не благородное сухое вино из далекой Франции, а русскую самопальную водку, которая проникает даже в кость, после чего можно выпасть с пятого этажа без ущерба для здоровья – сам читал о таком случае.

– Дык, это… – Зосима поискал что-то глазами.

– А не рано ли? – пронял я, о чем говорит его ищущий взгляд.

– Нам, пенсионерам, все равно, – с подковыркой ответил Зосима.

Нам! Чертов дед! Да я по сравнению с ним сущий младенец. Интересно, на что это он намекает?

– И то верно, – согласился я без лишних прений.

Посмотрим, что этот вредный старик дальше запоет…

Достав из холодильника остатки «городской», я разлил водку по рюмкам и сказал с сожалением:

– Маху мы с тобой дали…

– Ты о чем? – забеспокоился Зосима.

– Все о том же. Надо было, когда ездили на станцию, прикупить ящик беленькой. Эта бутылка, между прочим, последняя.

– И мне нужно бражку заводить, – мрачно сказал Зосима. – Весь самардык вышел. В избе шаром покати. Это все Кондратка. Неуемный в этом деле человек. Пьет, как моя кобыла воду. А главное – почти не пьянеет. И ты, кстати, мало привез. Поленился?

– Я же не Машка. Это она может полтонны тащить.

– Ну да… Чижело.

– Пей… страдалец. Не тяни время. У меня уже кишки марш играют.

Только сейчас, глядя на сковородку с мясом, густо пересыпанным луком, я понял, что зверски голоден. Еще бы – все содержимое моего желудка еще ночью благополучно пошло на корм озерной рыбе.

Мы ели в полном молчании, что само по себе удивительно. Обычно за обедом у нас всегда находится какая-нибудь злободневная тема, которую мы неторопливо обсасываем со всех сторон; а куда спешить?

Насытившись, я потянулся за сигаретами и спросил:

– А ты почему не рассказываешь о ночных призраках? Коськины уже отметились с утра пораньше.

– Что за призраки? – встревожился Зосима.

– Ты что, ничего не знаешь?

– Дык, это, я совсем не в курсе…

– Понял. Ты и вчера с Кондраткой гужевал.

– Ну… так получилось…

– А потом дрых без задних ног. Когда ты спишь, то тебя и с пушки не разбудишь.

– Так ведь здоровый сон – лучшее лекарство от всех немочей.

– Что верно, то верно… – Я вспомнил свои ночные приключения, и у меня снова мороз побежал по коже.

Теперь точно крепкий и здоровый сон надолго оставит мое бунгало. Такие стрессы даром не проходят. Уж я-то об этом знал. Несколько моих товарищей по оружию, возвратившись после выполнения одного экстремального задания, почти год лечились у психиатра.

Хорошо, что в тот момент я сидел сначала на гауптвахте за оскорбления вышестоящего начальства, а потом меня понизили в звании и на некоторое время отстранили от работы «в поле».

– Расскажи, что там случилось, – попросил сильно встревоженный Зосима.

– Не где-то там, – поправил я своего друга, – а здесь, у нас…

И я вкратце рассказал ему про свои ночные злоключения и о том, что мне поведали старики Коськины.

Зосима был сильно напуган. Он даже в лице изменился. Таким я еще его не видел.

– Э-э, дед, ты чего!? – Я тряхнул его за плечи. – Приди в себя. Подумаешь, какие-то пузыри летали. Это же не снаряды. И вообще – тебе-то чего бояться? Ты сам говорил, что с детства завороженный, что тебя никакая зараза не возьмет.

– Я так и знал… – Зосима едва шевелил побелевшими губами. – Мне ДЕРЕВО сказало. Не будет нашей деревни, изничтожат ее.

– Кто?

– Темные силы. Те, что когда-то выпустил князь. Они долго томились под заклятьем в Пимкином болоте, но теперь кто-то их освободил. Горе нам…

– Мать моя родная! Что я слышу!? Опомнись, Зосима. На дворе двадцать первый век. Какие темные силы, какой князь? У нас сейчас нет ничего темнее и страшнее международных террористов. Это точно злой джин, которого некие силы выпустили из бутылки. Я даже знаю, кто эти нехорошие господа. Теперь они изображают повышенную активность в борьбе с этим вселенским злом. Кто громче всех кричит «Держи вора!». Верно – сам вор.

– Плохо, Иво, совсем плохо… – тянул свое Зосима, раскачиваясь со стороны в сторону, как медитирующий буддист.

Поняв, что в таком состоянии до него не достучишься, я налил ему полный стакан водки (от сердца оторвал, ей-ей; последняя ведь) и сказал:

– На-ка, хлебни чуток. Может, полегчает.

Зосима хлебнул. Одним богатырским глотком. И этот человек боится каких-то там темных сил? Не верю!

– Ну что, оклемался? – спросил я участливо.

Зосима посмотрел на меня больными глазами и ответил: