В квартире царит полумрак. Я иду по коридору, включая свет. С тех пор как Лео бросил нас, мама стала одержима экономией энергии. Я говорю ей, что больше энергии тратится, когда постоянно включаешь и выключаешь свет, чем когда оставляешь его включенным, но она утверждает, что это городская легенда.

Воде из-под крана требуется время, чтобы нагреться, но, наконец нагревшись, она ошпаривает мне руки. Я вытираю их о свою джинсовую куртку и иду в комнату бросить рюкзак. Кот лежит, свернувшись на моей кровати. На противоположной стороне внутреннего дворика мне видно окно нашей кухни и маму, накрывающую стол на двоих. Я смотрю, как она кладет вилку с ножом возле каждой тарелки, потом ставит бокал для вина. Я уже иду обратно на кухню, но останавливаюсь и бегу назад в комнату выключить свет. Это ерунда, но для нее это важно.

«Как странно, что я сразу не заметила», – думаю я. Мой старый дневник лежит открытый на столе. Я осторожно приближаюсь, как будто он может подпрыгнуть и укусить меня. С сердцем, колотящимся от страха перед тем, что мама могла в нем обнаружить, я поднимаю его и перелистываю страницы времени.

«Сегодня последний день школы!!! Завтра мы с Бекки идем за новыми купальниками. Я куплю его себе на карманные деньги. Мама говорит, что добавит еще 15 долларов. Бекки говорит, что этим летом в Таун-холле будут занятия по трансцедентальной медитации по вечерам в среду, хочет, чтобы мы сходили».

Я перелистываю несколько страниц.

«Завтра едем в Бэквуд!!! Не могу дождаться, когда увижу Джонаса.

Список дел на лето:

– Прочитать 12 книг

– Упражняться в игре на флейте каждый день

– Стать вегетарианкой?

– Научиться ходить под парусом

– Похудеть на 7 кг»

А под списком:

«Мне так страшно. Вдруг он снова это сделает? Вдруг опять придет ко мне в комнату? Ненавижу его. Хочу умереть…

Мама не должна узнать. Если она узнает, это разрушит всю ее жизнь.

Ненавижу его.

Ненавижу его.

Ненавижу его».

Я перелистываю страницу.

«Месячные задерживаются. А вдруг я беременна? Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я не была беременна».

После этого в дневнике всего одна запись, синие чернила расплылись от слез:

«Тело Конрада нашли сегодня на пляже. Женщина, которая его нашла, говорит, что глаза были открыты. Не могу дышать. Почему я не бросила ему спасательный круг? Я отвратительна».

А дальше только пустые страницы.

Я выключаю свет в спальне и смотрю в окно. Кто-то из соседей сверху распевается по гамме, и голос эхом отражается от стен. Мама захлопывает кухонное окно, наливает себе бокал вина, подносит к губам и залпом опустошает его. Наливает еще. Она знает. Во дворике давно не убирали. Земля усыпана пакетами, листовками из кафе. С краю стоят две пустые жестянки из-под кошачьего корма: один швейцар подкармливает бродячих кошек, хотя по правилам это запрещено. Внезапно откуда-то сверху дождем сыплется зеленый горошек. Градом падает на асфальт. Мы с Анной когда-то делали так же: как только мама отворачивалась, выбрасывали горох, брокколи, вареную морковку, рыбные котлеты – все, что нам не хотелось есть, – из окна во двор. Если она и знала, то ни разу не обмолвилась.

Когда я захожу на кухню, она не поднимает глаз. В воздухе царит угнетающая атмосфера. На моей тарелке уже лежат куриные потрошки с луком и горка риса. За дверью слышатся стоны и рычание грузового лифта, остановившегося на верхнем этаже.

Мама ставит свой бокал на деревянный стол, отодвигает мне стул, передает кетчуп. Мы сидим в тишине.

– Я сегодня заглянула к тебе в шкаф, – наконец решается она. – Подумала, что нужно отдать твои старые коньки для школьного благотворительного мероприятия. Ты все равно из них выросла. – Она качает головой, как будто пытается избавиться от картины, которая стоит у нее перед глазами. – Как так вышло? – В ее голосе невыносимые нотки отчаяния.

– Прости. Прости меня, пожалуйста. – В мой рис падает соленая слеза и растворяется в белом море.

– Почему ты мне не сказала? – Она смотрит мне в лицо ищущим взглядом.

– Не хотела, чтобы ты меня ненавидела. – Я утыкаюсь глазами в пол.

– Я бы никогда не смогла тебя ненавидеть. Это его я ненавижу.

– Прости, мам.

– Ты ни в чем не виновата. Это я привела его в твою жизнь. Если бы я знала, что он тебя обижает… Я рада, что его больше нет. – Она берет меня за руку и сжимает слишком сильно. – Боже. Я должна была заметить. Почему я ничего не замечала?

Кончики моих пальцев розовеют, потом белеют. В ее лице появляется что-то, чего я уже давно не видела. Сталь. Огонек.

– Клянусь, я убью его, если еще раз увижу.

– Что?

– Нужно написать на Лео заявление. Пойти в полицию.

18:15

Я выключаю свет у детей и закрываю за собой дверь как можно быстрее, чтобы не налетели комары. Чернильная гладь пруда спокойна, вечерний воздух изгоняет последние крупицы дневного тепла. Я иду к себе в домик снять купальник. Из большого дома доносится раскатистый смех Питера. Один раз, после того вечера, Лео позвонил маме, пьяный, из какого-то бара. Умолял ее принять его обратно, клялся, что все еще любит ее – что она любовь всей его жизни. Мама повесила трубку.

1989 год. Март, Лондон

Первый раз мы с Питером занимаемся сексом на третьем свидании. Он ведет меня в индийскую забегаловку на Брик-лейн, внутри которой дымно и пахнет гвоздикой.

– Вестборн-гроув для туристов. А здесь настоящая индийская еда, – заверяет он меня. После ужина он приглашает меня выпить у него дома, и я, к собственному удивлению, соглашаюсь. Я редко хожу на свидания, не говоря уж о том, чтобы зайти к мужчине домой. Но Питер – финансовый журналист, и по какой-то нелогичной старомодной причине тот факт, что он пишет о деньгах, внушает мне доверие, как будто человек с такой скучной работой не может быть опасен.

Мы едем к нему под бесконечным дождем, с запотевшими окнами, в тепле пропахшей бензином машины. Питер живет в Хапстеде, то есть практически на другом конце Лондона. В какой-то момент он останавливается у «зебры», чтобы подождать, когда дорогу перейдет старичок. Чуть опускает окно, закуривает. Старик медленно тащится по длинному переходу, спасаясь от ливня за поднятым воротником, стискивая в бледных морщинистых руках сломанный зонт. Не глядя на меня, Питер в первый раз берет меня за руку, его глаза устремлены на мигающий желтый фонарь, пелену дождя.

– Ты не против? – Он кажется почти смущенным, и это меня удивляет.