– Смотри… – кивнула Ульяна на парня, сидевшего на противоположной стороне.

Он в наушниках слушал передачу в записи, на которой мы только что присутствовали. Онлайн-встреча Андреева со своими читателями и зрителями, которую он проводил из маленькой студии в подвале его скромного дома. Надо же, я не думала, что у него есть такие молодые почитатели. Вот бы он сейчас обрадовался… Судя по комментариям, его слушают и смотрят в основном люди среднего возраста, как он сам, и старше. Мы – скорее исключение. Я видела, что Ульяна тихонько сфотографировала парня и, показав мне фото, послала Андрееву с подписью: «Смотрит сегодняшнюю передачу». Андреев поставил ее целиком, никак не монтируя, ничего не вырезая. И правильно, поэтому очень живое ощущение даже у тех, кто смотрит в записи. Неожиданные реакции, случайные оговорки – не портят, а придают жизненности передаче.

Мы поговорили об однокурсниках, я удивилась, как совпадают наши ощущения и оценки. Зря я так сторонилась ее, оказывается, можно обо всем с ней разговаривать.

Я показала ей фотографию своей бабушки с Федорой, как та забралась бабушке на руки и не хочет никак слезать. Я всегда смотрю на эту фотографию, когда мне грустно в общежитии. И мне кажется, что я сама как наша пушистая Федора – никак не могу слезть с бабушкиных рук. Может быть, я уехала в Москву, подсознательно пытаясь обрести самостоятельность?

Ульяна неожиданно рассказала мне, что ее отец умер, когда она училась в младшей школе, погиб в автокатастрофе. Мама очень переживала, так, что даже попала в больницу с депрессией. Не могла смириться, принять. Ничего не могла поделать.

Я слышала, что депрессия – это болезнь и диагноз, как ангина или стенокардия, но всегда думала, что человек может побороть ее. Взять себя в руки и всё. Вот как моя мама взяла себя в руки, когда мы с бабушкой обе заболели, и она перестала переживать о моем никудышном отце, точнее о своей пропавшей любви. Такая ценная, исключительная субстанция – любовь. Именно о ней плачут, именно ее не хватает.

– Нет, – покачала головой Ульяна, когда я ей сказала это. – Мама очень хотела превозмочь болезнь, но я видела, что она на самом деле не может есть, не может спать. Я отлично это помню. Она лежала ночью с открытыми глазами, днем не могла сосредоточиться, сделала несколько ошибок на работе, ее уволили.

– За ошибки? – удивилась я.

– Да. Она работала инженером на строительстве транспортных развязок. Неправильно посчитала, стали строить, конструкция одна обвалилась. Жертв не было, никто не пострадал, это еще в ходе строительства было. Но ущерб большой. Конструкция как будто золотая была. И вроде как мама виновата, ошиблась, не то рассчитала. Ее даже судили, – спокойно добавила Ульяна.

– Судили? – поразилась я.

– Ну да. Признали виновной, хорошо, что срок не дали, но присудили взыскать огромный штраф. Мы теперь его всю жизнь будем выплачивать, наверное.

Я слушала молча. Надо же, как со стороны всё не таким кажется. Я бы спорила на что угодно, что Ульяна если не настоящая мажорка (это понятно, она не ездит на учебу на кабриолете, а у нас и такие есть), то хотя бы из абсолютно благополучной семьи. Спокойная, уверенная в себе, хорошо одетая, есть свободное время – не стоит после занятий у метро, не раздает листовки, приглашающие в новую аптеку или салон красоты. Или же я просто очень плохой психолог?

– Ты хорошо одета, – сказала я, – то есть… – Я смутилась. Надо иногда все-таки думать, прежде чем начинать говорить.

Ульяна улыбнулась.

– Я сама шью или переделываю старые мамины вещи. Очень люблю. Куртку мою кожаную помнишь? Это у мамы было пальто. Я его отрезала, пришила на него всякие аппликации, поменяла пуговицы. Красиво, правда, вышло?

– Как это соотносится с твоими революционными убеждениями? – засмеялась я.

– Никак. Человек – клубок противоречий, мы же сейчас обсуждали как раз на философии, помнишь, когда максимы Канта проходили.

– Ну да, – кивнула я.

Я помню это занятие. Я ничего не поняла из витиеватых, совершенно оторванных от реальной жизни максим Канта. Я рассматривала инстаграмм Ларискиного брата, который тоже живет в Америке, и пыталась найти там какие-то фотографии, где было бы ясно, что у Лариски появился мужчина. По ее собственным фотографиям этого не скажешь. А вдруг она просто прячет его? Как бы было хорошо – у нее бы появился в Америке мужчина, она бы развелась официально с Андреевым. Ну и что, что он снял кольцо. Это еще ни о чем не говорит! Кольцо можно надевать и снимать по три раза в день, по настроению…

Но никакого мужчины у нее нет и не было, это ясно.

– Что ты вздыхаешь? – усмехнулась Ульяна. – Глупо да, что я вещи себе шью? Мещанство?

– Нет, наоборот здорово.

Я подумала, не рассказать ли ей о моих сомнениях, страданиях, вообще обо всем, что наполняет мою душу последнее время. Ведь я ни разу никому об этом не рассказывала. Так, бабушке разве что. Но и то только в общих чертах… А мне бы хотелось говорить об этом, говорить… Хотя я понимаю, что от разговоров ничего не изменится.

Но как я ей расскажу, если у нее в душе – то же самое? И мы же не глупые фанатки известного человека, которые ждут его у подъезда с букетом цветов. И Андреев не настолько известен, и мы не фанатки. Кажется…

– У тебя такой вид, как будто ты увидела дохлую крысу, – засмеялась Ульяна.

Я тоже засмеялась.

– Просто я подумала… – Я подняла на нее глаза. Сказать? Скажу. – Я подумала, а вот мы с тобой – случайно не фанатки Андреева? Ну как, знаешь, девушки ездят за своими кумирами по разными городам, где те дают концерты, а девушки ждут их во дворе, пишут письма, покупают на все деньги цветы и плюшевых мишек… А? Как считаешь?

Ульяна нахмурилась.

– Я нет.

– А в чем отличие? – продолжала, сама не знаю зачем, настаивать я. Может быть, чтобы поссориться с Ульяной и больше не желать делиться с ней своими переживаниями.

– Ты себя считаешь фанаткой Андреева? Он на самом деле твой единственный кумир?

Я отвернулась. Разговаривает со мной, как будто ей не нравится Андреев… А с чего я вообще решила, что он ей нравится? Ведь она мне никогда этого не говорила… А зачем она пошла на студенческую встречу с ним? Правда, там было не меньше двухсот человек… Не все же они фанаты Андреева… А зачем тогда пошла на концерт? Послушать, как поет известный журналист? Как плохо поет известный журналист… А зачем стала его «директором», попросту говоря, – волонтером-администратором его собственного, совершенно самодеятельного онлайн-вещания, неофициального по сути? Он же нас не на настоящее телевидение пригласил…

С чего я решила, что Ульяна влюблена в него, так же как и я? Она – чуднáя. Она – идейная. Она увлекается феминизмом. Она сама себе шьет… Это ни при чем, конечно… Но просто она – личность. И могла пойти к Андрееву вовсе не потому, что, когда он улыбается своими белыми ровненькими зубами или смотрит внимательно, как будто всё-всё знает о тебе, у нее так же замирает сердце, как и у меня… У меня – замирает, как бы я ни убеждала себя, что я увлекаюсь революционными идеями, и мне нравится, что говорит и пишет Андреев, на самом деле я уже не знаю, что первично. Что главнее. Конечно, если бы завтра вдруг Андреев переметнулся и стал фашистом или экстремистом, или стал бы убеждать всех покорно идти в услужение крупным капиталистам и стараться работать на них как можно лучше, забыв о социальном неравенстве и думая лишь о вечной жизни после смерти, я бы не стала его слушать, выбросила бы его совсем из своей головы… Забыла бы и его быструю улыбку, и как мгновенно вспыхивают его внимательные и умные глаза, забыла бы, конечно…