Хлопнула дверь, пришел отец. Не снимая даже пальто, он поспешил в столовую и уселся рядом со мной у телевизора. Меня удивила его поспешность, и я взглянул на него. Отец счастливо улыбался, глядя на стоящих рядом троих мужчин. Выяснилось, что Кэмп-Дэвид много значит и для него.

— Хорошее дело, очень хорошее, — повторял отец, покачивая головой.

Похоже, я в самом деле не улавливаю смысла происходящего.

Все в доме только и думали что о бар-мицве Оливье. Мама со своими хлопотами и волнениями дошла до ручки, у нее началась паранойя. Ей казалось, что весь мир ополчился против нас, желая испортить нам праздник. В каждом опоздании, в любой мелкой неурядице ей чудился заговор злых сил. Папа сохранял спокойствие, приготовившись пережить неизбежность. Оливье сидел у себя в комнате и зубрил священный текст, который завтра должен будет произнести в синагоге.

Мама расхаживала по комнате и перечисляла вслух все подводные рифы, которые того и гляди испортят нам торжество.

— Ответ они не пришлют, а придут впятером или вшестером, как обычно. И подарки принесут самые жалкие. Только среди твоей родни есть такие невоспитанные люди.

Папа глубоко вздохнул, постаравшись не вспоминать о своих родственниках, и промолчал в ответ на мамину провокацию.

— Портниха сказала, что она запаздывает. Нет, ты можешь себе представить? Я померяю платье всего за несколько часов до вечера. А если там непорядок? Придется надевать то же, что и на бар-мицву Жюльена? Стыд-то какой! А знаешь, почему так получилось? Потому что она шьет еще и на Коэнов. У них больше денег, они лучше платят, значит, и право имеют на сто примерок.

— Во сколько завтра мы должны вставать?

Я задал вопрос отцу. Он поднял на меня глаза, и мне показалось, что только сейчас он вспомнил, что я существую. Да, ничего не поделаешь, мы с Жюльеном в этой пьесе жалкие фигуранты.

— В шесть. В семь мы должны быть в синагоге.

— Можно мне пригласить друзей на праздник?

— Кого? — спросил отец.

— Из лицея, двух-трех человек.

— Спроси у мамы, она занимается организационными вопросами. Но мне почему-то кажется, что момент ты выбрал неудачный.

Мне хотелось ответить, что у нас не бывает удачных моментов, но я сдержался.

— Меня вызвал владелец домовой кухни и сказал, что мы должны входить через другую дверь, — продолжала жаловаться мама. — У него, видите ли, товар! И где нам, спрашивается, ходить? И что, мы набросимся на его салат?

Я решил, что спрошу разрешения у мамы попозже. В синагоге, когда она будет улыбаться гостям, у нее не получится мне отказать. Хитрость, может, и постыдная, зато действенная.

Я ненавидел праздники. Наши праздники обнаруживали, до чего мы закомплексованы. Заключение брака, бар-мицва давно утратили свой сакральный смысл, превратившись в демонстрацию семейного преуспеяния. Действо в несколько часов, чтобы убедить самих себя, какие мы замечательные. Люди входили в долги, лишь бы устроить праздник побогаче. Семьи соревновались, стараясь перещеголять одна другую. Наряды, прически, украшения… Ключевой момент — появление в зале новобрачных или мальчика-подростка. Момент, который задает тон всему празднику. И тут каких только глупостей не выдумывали! Кто-то нанимал «Феррари», кто-то паланкин, кто-то лошадь… Меня, слава богу, избавили от глупого маскарада на бар-мицву, но я чувствовал себя чужим на празднике в честь превращения из мальчика в мужчину.

Оливье тоже избавят от пышного появления. Папа с мамой, по счастью, понимают, что смешно, а что не очень.

Как только я улегся в постель, все снова вихрем завертелось у меня в голове. Этот вечер останется самым удивительным воспоминанием в моей жизни.

Когда Рафаэль подошел ко мне утром в четверг и протянул пригласительную карточку, я невольно растрогался. Приглашая меня на бар-мицву своего брата, он подтверждал свою дружбу, несмотря на охлаждение, появившееся между нами в последнее время. Мне стало стыдно, и я даже покраснел. Действительно, какого черта я из-за Сесиль веду себя по-уродски? Рафаэль-то чем виноват, что она его выбрала? Выбери она меня, я что, отказался бы?

— Я пригласил только Сесиль и тебя, — сказал Рафаэль.

А мы ведь снова можем быть друзьями… Начать все заново… Меня, конечно, смутила мысль, что я окажусь лицом к лицу с «парой», но я тут же подумал, что среди других гостей в атмосфере праздника все будет не так страшно. Да и раны мои, надо признаться, подзатянулись.

— Будет еще Давид, наши матери дружат.

Бар-мицва. Я слышал об этих необыкновенных празднествах, которые устраивают евреи. Как говорили у нас в квартале, они такие же сердечные, как наши, но богаче, потому что в них вкладывается больше денег.

Папа с мамой были очень довольны, что меня пригласили на еврейский праздник. В их глазах я словно бы продвинулся по социальной лестнице. Мне даже купили отличный черный костюм, белую рубашку и галстук.

— На свадьбу двоюродной сестры тоже в нем пойдешь, — сказала мама, оправдывая трату.

Мое появление в банкетном зале было не из приятных. Все взгляды обратились на меня, у большинства с вопросом, кое у кого с неодобрением. Все словно бы недоумевали, кто я такой и что тут делаю? Во всяком случае, мне так показалось. Среди незнакомых людей мгновенно становишься параноиком и любая соринка видится дубиной. Соринка подкатилась ко мне в виде пухлого коротышки немного старше меня. Я видел: он показывал на меня и что-то говорил своим друзьям. Я вертел головой, пытаясь в шумной толпе гостей отыскать Рафаэля, и тут коротышка подошел ко мне.

— Ты что ищешь?

Тыканье не походило на дружеское расположение. Мне сразу вспомнился носильщик в Марселе, начальник моего отца и кое-кто из торговцев на площади Дю Пон.

Я не стал ему отвечать, только холодно на него взглянул, и он забеспокоился еще больше:

— Эй, я с тобой разговариваю! Тебя пригласили?

Мне показалось, что все вокруг сразу же уставились на меня, задавая тот же вопрос. Противно до ужаса, взял бы и ушел. И ушел бы, если бы в эту минуту меня не взяли под руку.

— Привет, — поздоровалась Сесиль, обращаясь разом ко мне и к коротышке, приняв его за приятеля, с которым я беседую.

Коротышка, обомлев от прекрасного видения, а еще больше оттого, что мы так близко знакомы, поздоровался в ответ и отправился к своим друзьям.

Я еще больше растерялся, чувствуя, как колотится у меня сердце и разбегаются мысли. Но постарался взять себя в руки. Какое чудесное у нее лицо, какая знакомая милая улыбка! Ах, Сесиль, какая же ты красавица! Я представить себе не мог, что простое черное платье, скромный макияж и искусная прическа могут превратить девчонку в женщину. Мое сердце вновь кровоточило.