Гурт: пролегомены к аналитике национального

Одним из источников проблем в изучении наций и национализма является характер ее отношений со своими обычными спутниками — такими, как свой язык, территория, культура и проч. Если «наивное» понимание нации попросту полагает все вышеперечисленное «признаками», естественными атрибутами нации, то современный этнономинализм de facto полагает их побочными продуктами «национального активизма», нужными для достижения каких-то третьих целей (типа построения капитализма в одной, отдельно взятой стране). Мы намерены рассматривать «национальные атрибуты» не как «неотъемлемые признаки», но и не как случайные следствия безличных процессов, но как национальные достижения, или трофеи.

Расселиться и занять собой территорию, создать национальный язык (отличающийся от других языков и единый в себе), построить национальную культуру — все это относится не к «неотъемлемым атрибутам», а именно к списку успехов. Разумеется, совсем неуспешные народы просто не выживают — поэтому народы, не имевшие никаких успехов, не оставляют следов в истории. Однако некоторые могут настолько преуспеть в каком-то одном отношении, что позволяют себе не обращать внимания на другие. Так, всем нам хорошо известно, что некоторые народы не обладают своим особым языком, четко очерченной территорией, самобытной культурой, видимыми антропологическими различиями и так далее — и, тем не менее, являются именно нациями. С другой стороны, люди, принадлежащие одной нации, могут отличаться внешне, разговаривать на разных языках и так далее.

Все перечисленные выше призы и трофеи имеют лишь одну общую черту: они не могут быть приобретены быстро. Как правило, на то, чтобы расселиться по новой территории, создать национальный язык, собственную культуру и так далее, уходит жизнь нескольких поколений. Более того: живущие здесь и сейчас представители народа могут даже не осознавать, что именно с ними происходит и куда идет дело. С их точки зрения, они «просто живут», т. е. решают практические задачи по обустройству своего быта — ну или, в лучшем случае, своих детей. Ситуация, в которой они находятся, воспринимается ими как данность: «так уж получилось, что мы здесь живем», «вроде бы дела пошли на лад», «что-то идет не так», etc. Разумеется, люди влияют на глобальную ситуацию — но далеко не всегда осознают это.

Эти «длинные периоды времени», превышающие человеческую жизнь — и уж, тем более, человеческие представления о прошлом и будущем, — мы будем называть Большим временем [75].

В дальнейшем мы будем рассматривать «народ» как совокупность людей, конкурирующую с другими народами (другими совокупностями людей) в Большом времени — т. е. как субъект конфликта, протекающего в Большом времени.

Сами по себе сферы межнациональной конкуренции известны: это, прежде всего, демография, а также геополитика и геоэкономика: каждая нация стремится быть многочисленнее и богаче других наций, занимать большее (и более удобное для жизни) пространство, и т. п. Важно понять, что имеется в виду, когда мы говорим о Большом времени. Имеется в виду «историческое» время, исчисляемое сроками жизни поколений. Очевидно, что на таких исторических промежутках бессмысленно говорить о конкуренции между конкретными индивидами. Однако конкурентные процессы в больших временных масштабах наблюдаемы. Соответственно, «народы» можно определить в качестве субъектов этих процессов, т. е. как макроконкурентные группы. Слово «макро» здесь обозначает не столько численность нации (бывают и очень малые народы), сколько масштаб процессов, в которые они вовлечены. Небольшая группа людей, принимающая самостоятельное участие в глобальных процессах, есть полноценный народ.

Далее, следует отличать самостоятельное участие в длительных («больших», «медленных») процессах и самостоятельность (или даже задействованность) в текущей политике, т. е. в процессах «быстрых». Из первого автоматически не следует второго. Народ, «просто живущий» на какой-то территории — и, может быть, весьма успешный по меркам Большого времени — может никак не проявлять себя во времени «малом». Например, земледельцы, живущие в какой-то местности, могут столетиями страдать от набегов кочевников, которые нападают на их селения, грабят, жгут, насилуют, уничтожают урожай и т. д. При этом земледельцы могут относиться к кочевникам как к стихийному бедствию, с которым «ничего не поделаешь». Может показаться, что земледельцы смирились с ситуацией. Однако в Большом времени они активно теснят кочевников: рождаемость среди земледельцев выше, пастбища постепенно распахиваются под пашни и т. д.

Но бывают ситуации, когда действий в Большом времени оказывается недостаточно. Например, те же кочевники могут причинять слишком значительный вред: народ просто не успевает восстановиться, восполнить нанесенный ущерб. В таком случае у него есть альтернатива: постепенно сдавать позиции в Большом времени или начать отстаивать себя в «малом времени» — например, создавая оборонительную систему, окружая себя рвами и частоколами, организуя боевые дружины и т. д. Все эти мероприятия — громоздкие и затратные — возможны, однако, только в том случае, когда жители начинают осознавать себя именно в качестве нации. Такое осознание не дается сразу: требуется определенный уровень понимания ситуации, достижимый далеко не всегда и не во всех случаях. Но если уж он достигнут, народ начинает совершать поступки, нужные не только и не столько конкретным людям, сколько народу в целом.

Обычно подобная мобилизация наблюдается в критических ситуациях — например, во время войны. Однако есть способы сделать ее постоянным фоном существования народа, озаботить народ задачами глобальной конкуренции.

Это и есть национализм.

Поэтому любой народ, активно заботящийся о собственном будущем (т. е. соразмеряющий свои действия с Большим временем), уже можно считать «нацией». В таком случае, что же нового было изобретено в Европе в XVII–XVIII веках, помимо появления самого слова «нация»? Ответ таков: в XVII–XVIII веках было совершено своего рода переоткрытие национализма — а именно, он был впервые в истории реализован в поле политики.

Политика в европейском смысле этого слова — уникальное явление, не имеющее прямых аналогов в других культурах. Речь идет о наборе практик, позволяющих отдельным людям влиять (или хотя бы пытаться влиять) на принятие решений сколь угодно высокого уровня. В большинстве культур подобные возможности были жестко табуированы. Соответственно, и национализм мог проявлять себя только в ипостаси патриотизма, т. е. «дополитического национализма». Однако между патриотизмом и национализмом есть немалое расстояние: национализм в европейском стиле возможен, когда перед народом уже развернулся выбор политических альтернатив.

Основная тема националистической мысли такова: что мы можем сделать сейчас, чтобы наш народ (пусть даже в лице наших отдаленных потомков) выиграл в глобальной игре, ведущейся в Большом времени? В таком случае, национализм можно определить как доктрину, которая утверждает, что макроконкурентная группа должна иметь возможность принимать участие в микроконкурентных процессах, прежде всего в текущей политике. Национализм проецирует отношения, имеющие место быть в Большом времени, на «малое», «человеческое» время [76].