– Что такого смешного вы нашли в этой картине? – с ревнивой обидой проговорила Вилена. – Что – вам, как и Василию Дмитриевичу, она кажется вульгарной?

– Нет, вовсе нет, не обижайтесь! – смущенно возразила Лариса. – Мне эта картина очень нравится, только одно смущает… вот эти часы. Разве были часы в то время, которое изобразил художник?

– Часы? – удивленно переспросила Вилена. – Какие часы? Здесь нет никаких часов!

– Да вот, посмотрите же!

Вилена подошла ближе к картине, поправила свои очки… и громко ахнула.

Зеленый плащ лучника был перехвачен узким кожаным поясом, отделанным серебром. А на этом поясе действительно висели серебряные карманные часы.

Часы были большие, тщательно выписанные, так что можно было разглядеть обе стрелки и все цифры на циферблате.

– Действительно, часы… – удивленно проговорила Вилена. – Но это невозможно…

– Вот видите, – смущенно отозвалась Лариса. – Мне кажется, такие часы носили в XIX или в начале XX века, но уж никак не в то время, которое изобразил Масальский.

В голове всплыли отрывочные сведения, которые она получила от реставратора Владимира Михайловича. Друиды – это что-то очень древнее, а на картине, судя по костюму стрелка, – век XV. Да, читала она в детстве книжку о Робин Гуде, на картинке в той книге костюм его был очень похож на этот, с картины…

Как ни плохо она знает историю, но твердо уверена, что в XV веке ни карманных, ни наручных часов не было, время узнавали по солнцу. Вообще, отличная, верно, была жизнь. Точного времени нет – так никуда и не опоздаешь. Солнце взойдет – общий подъем, солнце зайдет – все спать ложатся. Если какое-то важное мероприятие назначают, к примеру сражение на рассвете, то и подождут опоздавших, спешить-то некуда.

И никакой суеты и толкотни в общественном транспорте. Впрочем, и самого общественного транспорта не было. И начальство не ругается, если на пять минут позже десяти на работу придешь. Эх, просто мечта, а не жизнь!

От таких приятных мыслей Ларису отвлек резкий голос ее собеседницы.

– Да этих часов раньше не было на картине! – возмущенно выпалила Вилена. – Орест Александрович никогда не допустил бы подобный анахронизм! Их кто-то пририсовал позднее! Это безобразие! Это хулиганство!

– Пририсовал? – удивленно переспросила Лариса. – Но кто и зачем мог это сделать?

– Вот уж не знаю! – проворчала Вилена таким тоном, как будто Лариса несла персональную ответственность за появившийся на картине анахронизм.

– Если кто-то в самом деле пририсовал эти часы – значит, он был хорошим художником, потому что они нарисованы очень умело и тщательно… – сказала Лариса, рассматривая картину вблизи, – я бы ни за что не догадалась, что это не сам художник рисовал…

– Уж не знаю! – поморщилась Вилена. – В любом случае, это безобразие… разве можно нарушать замысел художника, разве можно грубой рукой… или кистью прикасаться к его бесценному творческому наследию? Нет, я должна немедленно сообщить об этом Василию Дмитриевичу! – Она схватилась за карман кофты, ища телефон, но его не оказалось.

Тогда Вилена бросилась назад, чтобы срочно найти телефон, так ее распирала ужасная новость.

Лариса подумала, что неизвестный ей Василий Дмитриевич вовсе не обрадуется звонку Вилены. Отдыхает небось у себя на даче в субботу, а тут звонит заполошная тетка и несет какую-то чушь.

А ведь ей еще придется признаться, что она показывала картину постороннему человеку. И ведь соврать небось не догадается, что случайно картину увидела. Ох, попадет ей!

Ну и ладно, Ларисе сейчас о другом нужно думать, пока Вилена не спохватилась и не выгнала ее из комнаты.

Лариса достала мобильный телефон и несколько раз сфотографировала картину с разных сторон. Света здесь, конечно, маловато, но ничего, получилось.

Как она и думала, Вилене по телефону досталось от начальства. Лицо ее шло пятнами, она лепетала что-то в трубку.

«Это называется – искать приключений на свою голову! – усмехнулась Лариса. – Сидела бы себе да молчала, так еще бы лет десять на эту картину никто не посмотрел. А ей все неймется. Теперь ее же саму и виноватой сделают».

Ей даже стало немножко жалко бестолковую тетю.

Она прихватила свой пакет и ушла из музея по-английски, не прощаясь.

И что теперь делать? Кому рассказать о ее изысканиях? Не Лаптю же. И не Машке, она точно только пальцем у виска покрутит, скажет, что Лиса совсем сбрендила. Машка – человек сугубо практичный, тебе, скажет, жить негде, квартира пустая стоит, денег на самое необходимое нет, а ты такой ерундой занимаешься! Да еще и людям покоя не даешь. Нет, Машке о своих снах Лариса рассказывать не собирается, Машка вообще ни в какую мистику не верит. Не тот человек.

И Лаптю лучше не звонить. Он, конечно, приедет, несмотря на то, что человек занятой, все равно прискачет и будет слушать Ларису внимательно, только ничего не поймет. Хороший, конечно, человек Лешка, но все же хочется с кем-то покультурнее поговорить.

С отцом в последнюю встречу вроде бы нашли они общий язык, да только ему сейчас тоже не до того, у него Витька в таком ужасном состоянии…

Ой, она же обещала спросить насчет толкового психиатра у Владимира Михайловича! Вот как раз и случай подходящий, заодно и о картине можно поговорить…

Она рассчитала правильно: реставратор был в своей мастерской и без слова согласился ее принять. Вежливый человек, другой бы послал подальше, дескать, из-за тебя сам пострадал и друга убили. Но Владимир Михайлович очень хотел распутать эту странную историю, потому и оторвался от работы.

Насчет психиатра обнадежил – найдем, мол, в большом городе да не найти нужного специалиста.

Явился кот Ерофей, очень обрадовался Ларисе, вскочил к ней на колени и громко замурлыкал. Владимир Михайлович взглянул на них с легкой ревностью и пошел заваривать чай.

– Какой у вас удивительный чай! – проговорила Лариса, поставив чашку на стол. – Никогда не пила такого вкусного чая!

Чай и правда был хороший, но ей еще хотелось польстить гостеприимному хозяину.

– Что вы, Лариса, – реставратор улыбнулся, – чай самый обыкновенный, из соседнего магазина.

– Значит, у вас есть какой-то секрет, вы его как-то по-особенному завариваете.

– Секрет у меня один, и очень простой – не жалеть заварки. Хотя, пожалуй, я знаю, почему этот чай показался вам таким вкусным: все дело в чашках.

– В чашках? – Лариса удивленно посмотрела на Владимира Михайловича. – Вы не шутите?

– Ничуть. Вкус чая наверняка зависит от того, из какой посуды его пьешь. Какая бы ни была заварка, как умело ни заваришь его, но чай не будет по-настоящему вкусным, если пить его из помятой алюминиевой кружки. Или из эмалированной, с отбитой эмалью. Вы согласны?