— Ну что я, совсем не понимаю? — искренне удивился Бабаев. — Я отдал в службу «Биодиагностика». Они анализы делают анонимно и на дом присылают с курьером. Никаких проблем.

— Ага, а представляю — мужик к ним приходит и в пробирочке кровь кота приносит. Или коробочку сухого дерьма. Что за ерунду ты городишь?

— Да что ты, Майер, совсем нервный? Кто у меня в пробирочке анализ возьмет? Я их вызвал честь по чести, типа в частный госпиталь. А адрес, куда анализы присылать — свой домашний. Они сюда приехали, старичка иголками поширяли и все в порядке. Ты совсем какой-то зашуганный.

— А если им на хвост сели? Или там спецы в лаборантах сидят от этих, чужих?

— Ну, во-первых, кому нужны медлаборанты, чтобы на хвост садиться? А во-вторых, я знаю все эти лаборатории — да кому они нужны?

Я чувствовал, что этот разговор можно вести ещё лет двести и с тем же результатом.

— Ладно, так что там анализы?

— В общем, нормальные анализы дряхлого старикана. Гемоглобин пониженный, эозинофилов много… Но, что приятно — глистов нет, возможно, просто аллергия.

— Тебе приятно?

— Ну да. Кому охота с инопланетянином, у которого глисты, дело иметь?

— А с землянином — приятно?

— Ну, там все родное. А вот чужие, я в кино видел, те могут в мозг проникать и искажать энцефалограммы. Я этого и боялся.

— Чего боялся? Глистов с Марса? — ну почему, куда ни ткни, все превращается в безумный фарс?

— Нет, ты не понял, я боялся, что искаженные энцефалограммы — это от глистов. Чужих.

— А что, наши не проникают?

— Наши — не страшно…

Чему их учат в мединституте и там, что у них идет дальше?

— Ну и? — прервал я возникшую паузу.

— Ну короче, — встрепенулся Бабаев, — анализами нельзя определить, что это кто-то чужой. Но есть другие нюансы. Нюансами было следующее:

Температура тела у нашего гостя, или как иначе назвать похищенного, была необычной. Примерно 32.5 градуса. Помня о моих замечаниях, Бабаев провел тесты на тактильные ощущения, оказалось — чувствительность сильно понижена. Но этого мало — пальцы, да и все тело, проявили гиперчувствительность на тепловые раздражители. То есть они чувствовали тепло также, как мы ощущаем прикосновения. Это хорошо показывал энцефалограф. Тепловидение, теплочувствительность — вот главная сенсорика нашего гостя. Но и это не все.

— Судя по всему, в его в сознание внедрен блок, полный или частичный, в эмоциональной сфере.

— Зачем это сделано? Это же их, наверное, в дебилов превращает.

— Я думаю, все не так однозначно. Блок функционирует выборочно. Но ты смог снять блок. Только вот результат… Лавинное старение.

— Ну и фиг с ним, может так и надо переморить их всех, и никаких проблем.

— Да, переморить-то можно. Но ещё одно такое снятие блока — и ты сам превратишься в дебила. Твой мозг при этом входит в резонанс. Ты что не замечаешь, насколько сейчас твои экстрасенсорные способности слабее? Я уже час с тобой болтаю, но ты ни разу ничего такого, в твоем духе, мне в мозги не пнул. Ты обычный человек, наверное, на время. Я думаю, отойдешь. Но пожалуйста, больше такого не делай.

Бабаев был прав. Тем более, что Танильга… Да ладно, не надо об этом, разберемся.

Через пару дней Бабаев сообщил, что Саймон уже вполне набрался сил.

— Тебе надо решить, что делать с этим мерзким типом, — ковыряясь в замке двери, за которой мы прятали Саймона, проговорил доктор. — У него гнуснейший характер. Вчера в меня судном запустил. Додумался, полным. Все на него и вылилось. Мой его потом, чисти.

Наш пленник сидел на краю кровати, положив руки на замысловатую клюку. Это Бабаев ему подарил, что ли?

— А, явились, фашисты! — поприветствовал нас Саймон. Выглядел он, действительно, лучше. Впрочем, все равно, как древний дед.

— Ты как себя ведешь? — парировал я. — В доктора кидаешься всяким, обзываешься. Неизвестно ещё, кто из нас фашист.

— Шарлатан твой доктор! — сердито проговорил Саймон, пытаясь огреть клюкой Бабаева по голове. — Девочку пришли. Молодую. А этого гони!

Бабаев, отняв оружие у старика, совершенно незлобиво обратился к своему подопечному.

— Ты зря буянишь, Саймон. Что я тебе плохого сделал? Ухаживаю за тобой, дерьмо выношу из под тебя. Клюку подарил! А она из кизила. — Доктор при этом успел и измерить пульс и заглянуть в глаза Саймона. — Вот видишь, ты уже вполне ничего.

— В гробу я твою клюку видел. Неудобная она. — А Саймон точно был гнусен характером. — Ты мне такую железную фиговину на четырех ногах принеси. Чтобы я мог опираться на неё, когда ходить буду.

— Это куда это мы гулять собрались? — вмешался я. — Ты сиди тут и радуйся, что жив.

— А я и радуюсь! У меня может только сейчас и жизнь начинается! — отнимая у потерявшего бдительность Бабаева свою клюку, сообщил Саймон.

— Тоже мне, Матроскин выискался, — я сел рядом с Саймоном. — Ты мне прежде, чем права тут качать, должен многое рассказать.

— Вот тебе! — Саймон сделал классический неприличный жест. Он, не расставаясь с клюкой, вытянул левую руку и согнул её в локте при помощи правой.

— Будешь хамить, мы усыпим тебя, — прокомментировал я.

— Ничего ты не сделаешь, Майер, — захихикал старикан, — я-то тебя знаю лучше, чем ты сам! Ни хрена я вам не скажу. И прикажи, чтобы коньяк мне подавали.

— Микстуру тебе для поноса! Чтобы бегать учился, — это уже Бабаев.

— Саймон, не говори глупости. Ответь мне на один вопрос. Что произошло с Асей?

— Ничего я тебе не скажу! — Саймон отвернулся. Потом повернулся снова ко мне лицом. — Я всегда этим придуркам говорил — биоклоны это тупиковый путь. Вот и с этой твоей. Ну подменили мы её клоном, так ты на следующий день уже учуял. А знал бы ты, чего стоило клон этот сделать?

— А ребята мои?

— Сам догадайся, — Саймон опять отвернулся и захихикал.

— Мы их после выборов сразу всех поменяли, — сказал он, глядя в стенку, — но ты тут опять полез, куда не надо. Вот я и говорю — ерунда эти все клоны! — с истеричными нотками закончил Саймон.

— Ну и что теперь вы делать будете? Ты хоть объясни — что вам надо? Что вы за твари такие, бесчувственные? — мне хотелось огреть этого наглого старика его же клюкой.

— А мы, считай, уже все сделали, и ты уже не помеха! А надо нам причал делать! Тут много народу понадобится. А потом на причал и наши подоспеют! — болтовня Саймона становилась похожа на бормотание маразматика. — Мы, считай — квартирьеры.

— Ну и что Саймон, раскололся? — оказалось, что под дверью нас ждали несколько человек.