– Ёлки! – сказала Засоскина, некоторое время понаблюдав происходящее. – Когда я была маленькой и хотела стать всеми сразу, в том числе – корреспондентом, я полагала, что все они разговаривают, как дикторы советского телевидения. Предлагаю вам тему следующей передачи «Дикторы в СССР». Можно развить тему кровавых репрессий за жевание каши и дефекты «фикции», ГУЛАГ – за неумение справиться с элементарной артикуляционной задачкой, подвалы КГБ – за мэканье и уканье, заполняющие паузы.

– Ага! – подхватил Родин. – И в конце радостно рассказать, что теперь на свободном российском телевидении можно работать через пень колоду, ссылаться на троих детей, разговаривать как с… пусть будет ложкой! – как с ложкой во рту. И понятия не иметь, что перед тобой за клоун! Я даже и сценарий могу прописать. Незадорого. За зарплату ассистента редактора ассистента!

Казалось, они говорят достаточно зло. Но это было не так. Они откровенно веселились. Когда Поцелуева и Родин были вместе в нерабочее время – это была беспрерывная клоунада, которой они заражали пространство. Даже попрекаемая горе-корреспонденточка – и та невольно хихикала. Над чем смеётесь…

– Ну, всё, всё! Давайте продолжим! – утёр слёзы Родин. – Хотелось бы не совсем профукать эту субботу. Не будь я православный еврей!

– Кто вы?! – вытаращила глаза корреспондент.

– Жид крещёный! – ляпнул Родин и первый же прыснул.

На подавление эпидемии смешинки пришлось потратить некоторое время. Когда семеро человек слаженно хохочут – это вам не ерунду с надутыми щеками в мир нести.

Кое-как всё наладили. И поведение. И даже сбитый одним из ненужных оператору помощников осветитель. Родин перемотал шарфик более залихватски, закинул ножку на ножку и уставился в объектив с самым заумно-серьёзно-озабоченным выражением лица.

– Сергей Ста-а-а-а-а…

– Ниславович! – хором выкрикнули все устроившиеся на диванчике. Даже шофёр.

– О’кей! – взял на себя режиссёрские функции Родин. – Раз вам никак не даётся моё многотрудное отчество – и это, заметьте, я ещё не Феофанович, не Сигизмундович, а всего лишь Станиславович. Хотя, как я уже успел заметить, вас валит наповал именно что «вович». Вович, вович. Ну, бог с ним. Хотя это далеко не Карл у Клары украл кораллы.

– А Клара, в свою очередь, – поддакнул оператор, – у Карла украла кларнет!

– На дворе – трава, на траве – дрова! – солидно и аккуратно отозвался шофёр.

– Да-да, спасибо, коллеги! – вскочивший Родин прошёлся взад-вперёд по гостиной, в углу которой у Оксаны было подобие кабинета. Рабочий стол, окружённый книжными полками, от пола до потолка набитыми специальной профильной литературой. Оксана Анатольевна происходила из врачебной династии. Так что издания были солидные. А таковой уютный уголок ей создал один из транзитных любовников, которого она не успела сделать мужем очередной порядковый номер, потому что как раз на горизонте воссиял солнечный Сергей Станиславович. – Ирина! – обратился он к корреспонденточке. – Называйте меня Сергей. Бог с ним, с отчеством. Как сказал бы один наш друг, именитость – то есть право называться не только по имени, но и по отчеству – ещё надо заслужить. И тут же выдал бы долгую историческую справку. Что-нибудь вроде… – Родин моментально преобразился в Аркадия Петровича Святогорского, хотя это было сложно, учитывая, насколько разные у них были внешности. Но тем не менее сейчас перед Оксаной стоял именно что анестезиолог-реаниматолог и в его обыкновенной манере вещал: – Казна хронически пустовала. Великий государь Михаил Фёдорович – первый Романов на русском престоле – вынужден был просить денег у подданных. И богатые солепромышленники Строгановы пожаловали ему три тысячи рублей – шальные по тем временам бабки – и стали «именитыми людьми»![70]

– А вы не хотели бы стать ведущим? – вдруг спросил оператор.

– Я и так ведущий. Я – ведущий репродуктолог Сергей! Вот. Наша дорогая корреспондент так и может ко мне обращаться. Просто – Сергей. Боюсь, что «репродуктолог» отправляется в лексическое небытие вслед за трудным для Ирины «Станиславовичем».

Снова наладили мизансцену, только Родин ножки переменил и узел шарфа на другую сторону перетянул.

– Сергей, расскажите, пожалуйста, об ЭКО в СССР.

– Рассказать об ЭКО в СССР я вам не смогу. Потому что СССР уже давным-давно нет. Я могу рассказать вам об ЭКО прямо здесь, сидя на этом стуле где-то в Москве. Которая, в свою очередь, уже давно – столица Российской Федерации, а вовсе не Союза Советских Социалистических Республик. И вот непосредственно отсюда, из нашего с вами времени, я вам честно расскажу об ЭКО сорока– и тридцатилетней давности! Или, если хотите, об ЭКО конца восемнадцатого века? Я нисколько не шучу! В тысяча семьсот восьмидесятом году аббат Спаланцани проводил опыты экстракорпорального оплодотворения – или, как он их называл, «непорочного зачатия». Не на людях, а на животных. Есть и отечественные пионеры. В конце девятнадцатого века Илья Иванов таким образом пытался помогать уже людям. И надо понимать: каждое экстракорпоральное оплодотворение – искусственное, но не каждое искусственное оплодотворение – экстракорпоральное. Потому что при экстракорпоральном оплодотворении эмбрион формируется вне тела матери. “In vitro”. В стекле. В пробирке. А все сообразительные родоначальники метода всего лишь переносили сперму самца во влагалище самки…

– Это неполиткорректно! – прервала корреспонденточка Родина.

– Почему «полит»? – удивился Сергей Станиславович. – И совсем уж неправомерно «некорректно». Потому что упомянутый мною аббат проводил свои эксперименты именно что на животных.

– И всё-таки наши зрители хотели бы узнать об ЭКО в… времён СССР!

– Да вы небезнадежны, Ирина! – радостно воскликнул рыжий доктор, всплеснув руками. – Рассказываю: в феврале тысяча девятьсот восемьдесят шестого года в стране, которая называлась Союз Советских Социалистических Республик, родился первый ребёнок, спроектированный с помощью экстракорпорального оплодотворения. Девочка. Сейчас она уже взрослая. И у неё есть ребёнок, зачатый самым обыкновенным библейским способом. – Родин демонстративно замолчал.

– Эээ… – начала было корреспондент. – И как же ЭКО в СССР развивалось?

– Никак. СССР скоро перестал существовать. Развалился. А ЭКО – до СССР, во время СССР и после СССР развивалось по положенным морфическими полями законам.

– Это как?! – удивился оператор.

– Это так: если на одном острове, очень далеко отстоящем от другого острова, обезьяна взяла в руки палку-копалку, то очень скоро на другом острове, очень далеко отстоящем от одного острова, обезьяна непременно возьмёт в руки палку и станет ею копать. Если в пещере на Алтае гоминид зажарил кусок мяса на огне, то и в пещере Анд гоминид зажарил кусок мяса на огне. Или: если у Людовика Тринадцатого появились гренадеры-штурмовики, значит, очень скоро они появятся у Петра Первого. Или: если есть Лос-Аламос, то обязательно будет Семипалатинск. Просто два последних примера люди относили за счёт шпионажа и научно-технического прогресса. Но это – наслоение. Макияж. На самом деле у мира есть свой собственный единый план развития. Которому люди постоянно мешают.