А потом была и пятая – ты не можешь спасти всех. Просто потому, что не всё зависит от тебя, и – предыдущая истина – не всё на свете ты можешь держать под контролем.

Когда я вышел из палаты Ники, мимо меня проехала каталка, управляемая лейтенантом Оздоевым. Под чёрным покрывалом угадывались очертания женского тела.

– Колотухина, – ответил лейтенант на незаданный вопрос, не снижая темпа. – Дно не пережила.

Никто до сих пор его не переживал, и это было тем, что я не мог контролировать, но что – я был уверен на все сто тысяч – когда-нибудь должно было прекратиться. Потому что в противном случае всё, что я делал, было бессмысленно – всё равно все эти ребята погибнут, как ни старайся. Но каждый из нас гнал эту мысль как можно дальше.

В некотором роде все мы здесь были адептами странной религии – делали заведомо безнадёжное дело и верили, что однажды всё переменится в лучшую сторону. Горстка дураков…

И, казалось бы, всё так и будет идти по кругу – приступы, кома, смерть и отсутствие Ники в моей жизни – но однажды ночью всё переменилось. Соболев вызвал меня в свой кабинет, когда часы показывали начало четвёртого, и когда я зашёл к нему, майор показался мне как никогда взволнованным, пусть это и выражалось всего лишь в лёгкой бледности на небритых щеках. Майор жестом велел сесть, затем сам опустился в своё кресло и закурил. Так, а вот это уже всерьёз – до этой минуты никто никогда не видел его с сигаретой.

– У меня для тебя есть особое задание, Небылицын, – выпустив на свободу клубы дыма, привычным бесстрастным тоном сказал Соболев. – Личное, я бы сказал. Сюда поступает пациент, о котором знают только те, кому следует об этом знать. И каждый, кто о нём знает, головой отвечает за него, понял?

Я застыл на своём стуле, не замечая, с какой силой сжимаю подлокотники. А Соболев не сводил с меня испытующего взгляда. Боюсь даже подумать, что произошло за моей спиной, за спинами всех нас. Искажение в личной жизни самого Соболева… как же он допустил-то? Уж кто-кто, а он явно мог контролировать всё на свете.

Мне хотелось спросить, почему он не пристрелил своего личного искаженца, но я придержал этот вопрос до лучших времён.

– Любовница? – только и спросил я.

– Любовник, – нервно фыркнул Соболев и снова затянулся. На миг мне показалось, что он стал чуть бледнее, но возможно, это был розыгрыш разбушевавшейся фантазии. – Сам всё увидишь, когда спустишься к нему. На минус втором есть одна палата, сам знаешь…

Я кивнул. Знаю. Особая палата для особых пациентов. Всё рядом – и реанимация, и пост охраны. Чтобы не бежать далеко, когда задаёшь себе вопрос: оставить жить или уничтожить. При любом из вариантов.

– Головой отвечаешь, – напомнил Соболев.

Пока я поднимался со стула и медленно шёл к выходу, я ещё мог сдержать эмоции. Но едва моя ладонь коснулась двери – я не выдержал.

– Почему? – спросил я и резко обернулся. – Их там десять человек, и ни к кому из них не было особого отношения. А что изменилось сейчас?

– Потому что я до сих пор держал тебя здесь только для того, чтобы ты помог именно этому пациенту, – негромко ответил Соболев. – И если не справишься – не обижайся…

Эти слова не шли у меня из головы всё то время, пока я шёл по спящим коридорам, пока спускался на минус второй этаж, пока искал нужную палату, пока открывал её своим пропуском. И только там они как-то испарились из мыслей сами собой, едва я увидел того самого пациента. Он явно не был любовницей и уж тем более любовником; он был точной копией майора, как будто брат-близнец, но лет на пять моложе. Молодой человек безмятежно спал, а может, был без сознания или вообще в коме – с этим искажением кто его разберёт.

– Брат? – машинально выдохнул я.

И неожиданно получил ответ.

– Сын, – послышался знакомый голос. Я обернулся и увидел лейтенанта Оздоева – он стоял, прислонившись плечом к стене, и с хмурым видом наблюдал за близнецом майора. – Сегодня чуть не взорвал дом генерала, вот и привезли сюда.

До меня дошло не сразу.

– Генерала?..

Оздоев кивком указал на парня.

– Это майор, – сказал он. – А тот, кто отдавал тебе команды – генерал.

– Но?..

– В один из первых приступов парень случайно омолодил отца, – фыркнул лейтенант. – Врачи в шоке. Мужику пятьдесят семь, а он выглядит как собственный сын. Майора с тех пор отстранили от службы и убрали с глаз долой, а новеньким генерал представляется своим сыном. На всякий пожарный.

Я оглянулся на парня. Тот завозился и перевернулся на другой бок – спал, без сомнений.

– Чую твоё очередное «почему», – продолжал лейтенант. – Видишь ли, кто-то охотится за этими ребятами. Генерал больше всего на свете боится допустить сюда крота, потому что тогда все усилия точно будут зря.

Он помолчал немного. Я успел рассмотреть палату и всё ту же скромную обстановку – шкаф и кровать. Возле двери валялся туго набитый рюкзак.

– А за парнем всё-таки пригляди, – негромко продолжил Оздоев. – Если генерал доверил его тебе – значит, заслужил. Кроме нас и одного врача из реанимации никто не в курсе.

– А раньше-то почему не привезли? – только и спросил я. – И чего так скрывается-то?

Оздоев снова взял паузу. Сверлил меня взглядом, и по его тёмным глазам невозможно было понять, о чём он думает.

– Вот представь, – наконец заговорил он, – вот ты борешься с какой-то заразой, всеми силами пытаешься положить ей конец. А она возьми и появись в твоей семье. Что ты будешь делать?

Я задумался на мгновение. Откровенно говоря, у меня и семьи-то нет – ни жены, ни детей, хотя дожил до третьего десятка. Чего там говорить, едва Ника поманила меня – я сорвался за ней, даже не удосужившись заглянуть домой, да так здесь и остался.

– Ладно, я всё понял, – кивнул я, хотя, конечно, ни черта не понял. – Зайду к нему через час.

Развернулся и зашагал к лестнице. Оздоев смотрел мне вслед.

– И куда? – спросил он.

– К Сафоновой.

– Тебе чего, там мёдом намазано?

Я только отмахнулся.

Может быть, у меня не было семьи, а сам я никогда не был борцом с заразой, за спиной которого образовался её новый очаг, но кое к кому я всё же привязался. В те редкие минуты, бывшие для нас с ней общими и не омрачёнными присутствием искажения, Ника была забавной, весёлой девушкой, умеющей отлично пошутить и поддержать разговор на любую тему. Ей было всего шестнадцать, и если бы не всё это, она сейчас уже пошла бы в одиннадцатый класс и думала бы о том, как и куда поступать, вместо того, чтобы быть бледным подобием самой себя, прикованным к постели. Шёл одиннадцатый день. Мне ужасно её не хватало.

Я остановился в дверях её палаты, не решаясь зайти внутрь.

– Начальник дал мне личное задание, – нерешительно заговорил я, вглядываясь в белое лицо. – Не знаю, будет ли у меня возможность ещё заглядывать. Сама понимаешь, в моей «карьере» это впервые. В моей карьере многое впервые…