Она оборвала разговор, как только в сад прибежал маленький Уилл.

– Я искал тебя повсюду! Мой урок уже кончился! Теперь мы можем кататься верхом. Ведь ты разрешишь мне, бабушка? Элейн обещала поехать со мной. – Для своих восьми лет он был высоким мальчиком, с серо-зелеными глазами и копной светлых волос, спускающихся на загорелое лицо; платье его было порвано. За несколько недель он привык во всем доверять Элейн, вскоре ему предстояло уехать в Брамбер и служить пажом у сэра Уолтера Клиффорда. Уезжать ему не хотелось, и Маргарет с большой неохотой отпускала его. Только Мэтти считала его отъезд полезным: видя, как мальчик во всем зависит от матери, она убеждала сына настаивать на отъезде внука.

– Ну конечно, если Элейн хочет, ты можешь поехать с ней. – Мэтти улыбнулась, встала и поправила юбки.

– Конечно, хочу! – с готовностью ответила Элейн. – Уилл обещал отвезти меня к морю.

Наблюдая, как они вместе сбежали по ступенькам, ведущим из сада во двор замка, Мэтти нахмурилась. Здесь дети были в полной безопасности. Они поедут с эскортом, и с ними будет верный Сенидд, но откуда взялось это странное предчувствие беды?

– Можно мне разок прокатиться на Непобедимом? – И мальчик жалобно взглянул на Элейн, сидевшую на рослом жеребце.

– Я тебе уже говорила – он слишком большой для тебя, – отказала ему Элейн.

– Он слишком высок и для тебя! – парировал мальчик и повернулся к своему пони, который был куда ниже жеребца.

– Только я могу с ним управляться, – сказала Элейн и прикусила губу. Это была чистая правда: с тех пор как повесили сэра Уильяма, больше никто, кроме грума, не объезжал этой лошади. Она наклонилась в высоком седле и потрепала его гриву. – Ведь ты только мой, радость моя?

Они поехали вдоль излучины широкой реки, резко сужавшейся около порта Шорэм, на юг, а затем повернули на запад, время от времени приближаясь к взморью, где при низком приливе они могли галопом скакать по песку. Вернувшись в Брамбер, они ощутили усталость; лошади медленно шли под теплым вечерним солнцем.

У внутреннего двора они спешились.

– Ну пожалуйста, дай мне покататься на нем, Элейн. Он ведь устал и не будет возражать. – Уилл подошел к Элейн и погладил гриву Непобедимого.

– Нет. – Элейн упрямо подняла подбородок. – Только я могу ездить на этой лошади.

– Ну прошу тебя, – настаивал мальчик. – Сенидд меня подсадит. Ну совсем немножко!

– Нет!

Уже похолодало: силуэт караульного помещения закрыло заходящее солнце. Где-то в сознании Элейн опять пронеслась какая-то волна, – как тогда в саду. Волна страха и предчувствия беды.

– Нет! – отрезала она. – Нет, я не разрешаю кататься на нем. Никогда. Только я одна могу на нем ездить!

– Что случилось? – Маргарет и ее муж вышли к ним навстречу из большого дома; они наблюдали за детьми, удивляясь их размолвке.

– Она не разрешает мне проехаться на ее коне, папа! – Голос Уилла был полон отчаяния. – Я только хочу посидеть на нем.

– Только я могу ездить на нем, – сказала Элейн, стиснув зубы.

– Насколько я понимаю, это лошадь Уильяма? – Джон де Броуз спустился по лестнице и положил руку на уздечку жеребца.

– Он подарил ее мне, – упрямо повторила Элейн. – Уилл еще очень мал. Непобедимый сбросит его.

– Нет, отец, я же хороший наездник, – взмолился Уилл, почувствовав поддержку отца. Его глаза сияли.

– А ты так не думаешь? – Джон поднял брови в сторону Элейн. Как обычно, глаза его флиртовали, бросали вызов, поддразнивали.

– Почему же… – Она почувствовала, как щеки ее краснеют. – Просто ездить на Непобедимом могу только я одна.

Джон был удивлен.

– О, так вы очень высокого мнения о себе, юная леди. Нет сомнения, вы красивы и талантливы. – Он коснулся рукой ее щеки, и она почувствовала приятную дрожь от его прикосновения. – А мне кажется, что и другие могут ездить на нем. Ну-ка, пусти меня. – Он твердо перехватил вожжи из ее руки и поманил к себе оруженосца. – Помоги мне забраться. Сейчас мы посмотрим его в деле. Да, я могу ездить на любой лошади, на которой ездил мой кузен Уильям!

Он мрачно усмехнулся. Непобедимый отступил в сторону, когда сэр Джон взобрался в седло. Конь прижат уши и закосил тазом.

– О нет, умоляю… – прошептала Элейн, – Вы не должны… Вы не можете… – Она почувствовала, как все вокруг пропитано страхом; холодный и разреженный воздух был полон тревоги. Он был хрупким, чистым и в то же время мерцающим, словно он…

Как только оруженосец помог Джону взобраться в седло, лошадь яростно заржала и взбрыкнула.

– Вот зверь! – Улыбка исчезла с лица Джона; он сунул ноги поглубже в стремена и натянул вожжи. Из-под своего длинного покрывала Элейн видела массивные колесики его шпор.

– Могу сказать только одно: любому ребенку опасно кататься на нем. – Он внезапно осекся, когда лошадь, удивленная и недовольная тяжелой рукой, натянувшей вожжи, отпрянула назад на несколько шагов, а затем встала на дыбы, отчаянно перебирая ногами. Джон прижался к седлу, потом, вскрикнув, накренился и упал на каменные булыжники под огромные копыта коня.

Все оцепенели. Джон лежал совершенно неподвижно. Из-под его головы на камни медленно текла струйка крови.

– Джон? – Маргарет слегка вскрикнула, не веря случившемуся, потом метнулась к неподвижному, обмякшему телу мужа.

– Джон?! Джон!

Позади нее, дрожа, стоял конь: его глаза были налиты кровью, и он яростно бил копытом. Элейн подбежала к нему и нежно погладила его гриву, но ее глаза были устремлены на неподвижное тело сэра Джона.

Маргарет выпрямилась. Она все еще стояла на коленях, положив руки на плащ мужа. Лицо ее исказилось от горя и страшного потрясения.

– Он мертв, – прошептала она. – Мертв!

I

Розир, Энглси. Август 1232

Ронвен заметила прискакавших с запада гонцов и, увидев на их накидках монограмму и герб графа Хантингтона, вздохнула с облегчением. Затаив дыхание, она стояла возле парадной залы дворца, не сводя глаз с дверей проема. На этот раз для нее обязательно должно быть письмо; не может быть, чтобы Элейн забыла ее.

Изнутри доносился тихий шепот; время от времени раздавался громкий веселый смех, словно волна накатывала на берег.

Там, вместе с камеристками, находилась принцесса Джоанна. Два дня назад принц Ливелин отплыл вместе с Даффидом в Карнарфон, и женщины остались одни.

Ронвен чувствовала себя очень неуверенно. Неприязнь и явное презрение принцессы Джоанны не могли особо радовать, а принцесса Аберфрау (Джоанна любила этот титул), она же леди Сноудон, следуя примеру своего мужа, недвусмысленно дала понять, что это все, что Ронвен может от нее ожидать. В тот день, когда Ронвен вернулась в Абер, ее вызвали в те самые покои принцессы, где она в последний раз видела Джоанну, – тогда она пристально смотрела на нее через голову Элейн. Но то было три года назад.