«Слава тебе, Господи!» — вздохнул Дисмас.

— Тем не менее, — продолжал Дюрер, — от лица императора мне хотелось бы сообщить, что император удручен — смею добавить, безмерно удручен! — беспрестанными притеснениями, чинимыми Францией суверенному Савойскому герцогству. Мой крестный был бы очень доволен, если бы эти попрания прекратились, — заявил Дюрер и, помолчав, добавил: — Незамедлительно.

Герцог Карл просиял и чуть ли не замурлыкал от удовольствия.

Герцог Урбинский и кардинал Арагонский с недоумением смотрели на Лотара.

— При всем уважении к нашему многорадушному хозяину, — начал герцог Урбинский, — неужели Савойское герцогство и в самом деле так заботит императора?

— Ах, ваше сиятельство, — беспечно отвечал Дюрер, — вы даже не представляете себе, как заботит! Его высочество относится к Савойе с поистине отеческим участием.

Герцог Урбинский удивленно заморгал, выслушав это ошеломляющее известие. Подумать только, император озабочен тем, что Франция у себя на задворках устраивает вооруженные вылазки в милое, но никчемное герцогство!

Удивленная гримаса на лице герцога Урбинского постепенно исчезала, сменяясь нарождающимся подозрением, что императорский крестник — просто набитый дурак.

— Я донесу это до его королевского высочества, — вежливо ответил он Дюреру.

— Кстати, прошу вас передать дофину, что мой крестный шлет ему самые сердечные пожелания здоровья и долгих счастливых лет.

Герцог Урбинский коротко кивнул, утратив всякий интерес к бестолковому графу.

Кардинал Арагонский не хуже герцога Урбинского разбирался в вопросах дипломатии и геополитики. Его тоже ошеломили внезапные стенания Лотара об участи Савойского герцогства, да еще и от имени императора, поэтому он счел нужным сменить тему разговора:

— А известны ли вам намерения вашего досточтимого крестного в отношении еретика Лютера?

— В отношении Лютера? — переспросил Дюрер. — Ах, Лютера! Там то еще дело…

— Ересь — весьма серьезное дело. А в данном случае — чудовищное.

— Угу… — произнес Дюрер тоном, допускающим неоднозначные толкования.

— Его нападки на святейшего отца не прекращаются. Смею заверить, они чрезвычайно досаждают его святейшеству. Настолько, что он едва в состоянии посвящать себя своим неотложным занятиям…

«Господи, не дай Нарсу уточнить про содомию!» — беззвучно возопил Дисмас.

— Пиршествам и застольям? — уточнил Дюрер.

Кардинал Арагонский холодно посмотрел на него:

— Возведению нового собора Святого Петра. Ревностному покровительству искусствам. Зоологическим исследованиям, приносящим ему такую отраду! Его слон, Ганно… С Ганно его святейшество просто как ребенок! А еще охота… Его святейшество — человек многих увлечений и призваний…

— Да, он ни от чего не отступается, — согласился Дюрер.

— К превеликому сожалению, его нынешняя некрепость в седле не позволяет ему участвовать в загоне. Однако же именно он, саморучно, наносит милосердный смертельный удар, поражая добычу копьем! Будто святой Георгий, поражающий змия! Решительный. Непреклонный. Если бы Лютер сподобился это узреть, то исполнился бы великого трепета.

— Зрелище, должно быть, и вправду впечатляющее, — согласился Дюрер. — Заколоть копьем обессиленного, израненного зверя… Это не каждый может.

— Вы из германских земель, — сказал кардинал Арагонский. — Прошу вас, просветите меня в моем невежестве. Чего ради саксонский курфюрст Фридрих покрывает и оберегает Лютера? Ведь Фридрих — убежденный и верный сын Католической церкви! Так почему же, в то время как его святейшество прилагает все силы, чтобы заставить Лютера умолкнуть, Фридрих продолжает защищать этого еретика? Умоляю, объясните.

— Ну, это все очень сложно…

— Сложно? Навряд ли.

— Значит, так. Лютер — подданный саксонской короны. Фридрих — правитель Саксонии. Правитель должен лояльно относиться к своим подданным. А религиозные материи оставим побоку.

Кардинал Арагонский саркастически рассмеялся:

— Оставить побоку религиозные материи, увы, не выйдет. Лютер — монах-августинец, то есть в первую и последнюю очередь подданный Папского престола!

— Вот именно, — улыбнулся Дюрер. — Говорю же, что все это очень сложно.

Кардинал недоуменно наморщил лоб и попробовал зайти по новой:

— Предшественник вашего крестного, покойный император Максимилиан, тщетно добивался, чтобы Фридрих позволил произвести над Лютером дознание. Надеюсь, ваш крестный намерен поддержать святейшего отца нашего в его стремлении привести Лютера к ответу за выпады против Церкви?

— Привести к ответу? — озадаченно переспросил Дюрер. — А-а, вы имеете в виду — отправить на костер?

— Как еще искоренить ересь, если не очистительным огнем?

— Совершенно верно, — кивнул Дюрер. — Не об этом ли говорил Господь в Нагорной проповеди?

Кардинал уставился на Дюрера и печальным голосом изрек:

— Что же это за мир, где какой-то монах, один-единственный германский монах, — нет-нет, я не желаю вас обидеть, упорство вашей нации относится к числу ее многих достоинств, — где один-единственный монах открыто бросает вызов власти священного римского императора и власти святейшего папы римского? Что же это за мир такой, я вас спрашиваю?

— Новый?

Кардинал Арагонский со вздохом умолк. Как и герцог Урбинский, он пришел к выводу, что граф Лотар фон Бог-весть-кто туп как пробка.

Дисмас с облегчением перевел дух. Лучше прослыть тупым, чем опасным. Нарс прекрасно сыграл свою роль.

Неожиданно Дюрер обратился к кардиналу:

— Ваше высокопреосвященство, а вот по поводу пристрастия папы к охоте…

— Что? — спросил кардинал, сосредоточенно глядя в тарелку и не имея ни малейшего желания продолжать беседу с дубоголовым тевтонским графом.

— Помнится, по каноническому праву клирикам запрещено охотиться.

— Клирикам? — удивленно переспросил кардинал Арагонский.

— Ага. Священникам и прочим…

— Вы полагаете верховного римского понтифика клириком? — иронически усмехнулся кардинал.

— Ах да! — спохватился Дюрер. — Я совсем забыл, что Лев не был священником, когда его избрали папой.

— Раз вы такой знаток канонического права, то вам наверняка известно, что папе не обязательно быть священником. Когда он стал верховным понтификом, то был рукоположен в сан. Позвольте спросить, а вы на что, вообще-то, намекаете?

— Я всего лишь ссылаюсь на закон нашей возлюбленной матери-церкви, который запрещает духовенству, в особенности его высокопоставленным чинам, предаваться таким сугубо мирским времяпрепровождениям, как охота и прочие утехи определенного толка…

Сердце Дисмаса бешено забилось. Дюрер вот-вот начнет поименно перечислять «прочие утехи определенного толка». Содомия, чревоугодие, стяжательство…

Дюрер смущенно улыбнулся:

— Ваше высокопреосвященство, в этих вопросах вы разбираетесь куда лучше меня. Простите мою дерзость. Я завтра же исповедуюсь в своем прегрешении.

Лицо д’Арагона заалело, как кардинальская сутана.

Герцог Карл хлопнул в ладоши и воскликнул:

— Савойскому престолу выпала огромная честь принимать за нашим скромным столом в Шамбери такое общество! Ваше высочество, ваше высокопреосвященство, любезный граф, мы устроили для вас небольшое представление…

По сигналу герцога в дальней части банкетного зала поднялся занавес. Все гости дружно ахнули.

Дисмас несколько раз видел живые картины и полагал их нелепой забавой. Одно слово — натюрморт. Только вместо цветов и плодов — люди.

Герцогская живая картина изображала поклонение волхвов младенцу Иисусу. Визит трех царей в Вифлеем был описан евангелистом Матфеем.{35} К представлению старательно готовились. Помимо