верблюда. Непонятно, что с ними делать. Не хотите ли забрать одного в Шрамберг?

— Вы слишком любезны.

— А может, заберете всех троих? Я трепещу при мысли, что его высочество в один прекрасный день пожелает изобразить переход Ганнибала через Альпы, м-гм!

— Может, папа римский одолжит вам своего белого слона? Помнится, слона даже зовут Ганнибал.

— Ганно, — поправил Ростанг.

— Кстати, вчера кардинал Арагонский рассказывал о роскошном банкете в Ватикане…

— Да уж, — устало вздохнул Ростанг. — Признаться, мастер Руфус, я полагаю подобные изыски неприличными, а уж в Ватикане-то, м-гм!.. Однако же не следует забывать, что его святейшество из рода Медичи. Знаете, что он сказал, взойдя на престол Святого Петра?

— Нет.

— Господь послал нам папство, так попользуемся же им в свое удовольствие!

— Похоже, дела у него со словами не расходятся.

Согласно пискнув, Ростанг сказал:

— Я случайно заметил, что, пока гости танцевали, вы беседовали с Карафой… Ну и как он вам?

— Я не хотел бы попасть к нему в немилость. Он производит впечатление очень опасного человека.

— М-гм! Возблагодарите Господа, что Карафа гостит не у вас! С нашей прислугой он обращается как со своей, то есть очень скверно. Может, он и зовется синьором, но благородства в нем — ни капли. Нет, синьор Карафа мне решительно не нравится, м-гм!

— Он попросил, чтобы сестра Хильдегарда, наш аптекарь, присматривала за здоровьем герцога Урбинского. Так вот, она тоже говорит, что Карафа ей неприятен.

— Неприятен?! М-гм! Да он аспид в человеческом обличье!

— Я весьма встревожен тем, что сестре Хильдегарде, возможно, придется и дальше ухаживать за герцогом. А вдруг Карафа станет… вольничать?

— Карафа? Нет, этот не станет. Он не распутник. Хотя лучше б распутничал. В этом было бы хоть что-то человеческое! На вашем месте я беспокоился бы о поведении герцога.

— Он же при смерти!

— Но пока еще не помер, м-гм! В этот свой приезд он уже успел надругаться над пятью служанками. И что тут поделаешь? Весьма неприятная история, знаете ли. Большой конфуз.

— Да, действительно, — ошеломленно согласился Дисмас.

— Я им как отец родной, нашим девочкам. Они искали у меня защиты. Ну да, с вельможами без этого дела не обходится… — Ростанг пожамкал руками в воздухе, ощупывая воображаемые груди. — Однако же, истекая французской гнилью, негоже подвергать заразе невинных девушек… Все-таки я кое-что придумал! — злорадно улыбнулся он. — Сменил всю его прислугу, м-гм! Теперь в его покоях убираются исключительно беззубые старухи! — Он расхохотался. — Это значительно остудило пыл герцога. А что до сестры Хильдегарды, мастер Руфус, то приглядывайте за ней. Она чрезвычайно миловидная девушка, даром что монахиня. Господи, не следует так говорить, но я жду не дождусь, когда же герцог Урбинский наконец укатит в Париж, м-гм!

— Как вы считаете, герцог приехал на поклон к плащанице в надежде на чудесное исцеление?

— Вряд ли он приехал полюбоваться на живые картины, м-гм!

Оба рассмеялись.

— Между прочим, скажу вам по секрету, что его высочество, мой господин, в канун явления плащаницы готовит кое-что особенное.

— Неужели?

— Да. Но это сюрприз. Ограничусь лишь намеком: герцогская задумка обещает значительный доход, м-гм! А теперь мне пора. Благодарю вас за гостеприимство, мастер Руфус.

— А будет ли мне позволено сегодня вечером сопровождать моего господина? На приватную аудиенцию?

Ростанг замялся:

— Видите ли, обычно ее устраивают исключительно для первых лиц. Однако же ваш господин произвел на его высочество такое благоприятное впечатление… Хорошо, приходите, только постарайтесь держаться в тени.

— Вы очень любезны.

— Думаю, наша плащаница вам понравится. Она у нас, м-гм, своеобычная.

34. Ecce sindon[15]

В шесть часов вечера приглашенные собрались на Парадном подворье.

— Святая капелла была заложена Амадеем Восьмым в тысяча четыреста восьмом году от Рождества Христова. Ее строительство продолжалось двадцать два года. Амадей был первым герцогом Савойским, поэтому я, разумеется, отношусь к нему с большой симпатией. Впоследствии он стал антипапой Феликсом Пятым, но, поскольку с нами кардинал Арагонский, мы не станем больше об этом упоминать. — Карл хохотнул. — Амадей, наш предок в восьмом колене… или в шестом?.. Все время путаюсь! Мы, разумеется, очень признательны ему за это дивное сооружение в весьма декоративном стиле…

Дисмас умилялся воодушевлению и детской непосредственности герцога в роли экскурсовода, но для Дюрера это было чересчур. Время от времени он ловил взгляд Дисмаса и закатывал очи горе.

— А теперь пройдемте в капеллу. Следуйте за мной, прошу вас. Не оступитесь, ваше высокопреосвященство, ступеньки скользкие…

— Равно как и дорога к благодати, — сострил кардинал.

Дюрер еле слышно застонал.

Архидьякон Квимпер, тот самый, которого по милости графа Лотара лишили крова, дожидался их у главных дверей церкви, изнемогая под тяжелыми складками пышных парчовых риз. По обе стороны от архидьякона замерли по три пикинера в новомодных конкистадорских шлемах, тоже разряженные в пух и прах. На дублетах красовался благородный герб Савойского княжества: белый крест на красном щите под хоругвью святого Маврикия. Пикинеры напоминали крестоносцев, спустивших всю свою добычу на украшения и наряды. Ландскнехты лопнули бы от зависти. Тем не менее Дисмас сразу понял, что, несмотря на щегольское убранство, это настоящие бойцы, которые стоят тут не ради украшения.

— Архидьякон Квимпер!

— Ваше любезнейшее высочество!

Церковь и государство поклонились друг другу и обнялись. Герцог представил своих блистательных гостей. Архидьякон, отягощенный ризами, с видимым усилием преклонил колено и облобызал длань кардинала Арагонского. Герцог Урбинский удостоился поклона, но не лобызания. Покончив с формальностями, все прошли внутрь капеллы, сопровождаемые декламациями Карла, который продолжал заливаться соловьем:

— В тысяча пятьсот втором году от Рождества Христова герцогиня Савойская Маргарита Австрийская, дочь покойного императора Максимилиана и вдова моего единородного брата Филиберта — да упокоит Господь их души! — решила поместить святую плащаницу на постоянное хранение в Королевскую капеллу, которую стали именовать Святой капеллой. Вот уже почти двадцать лет святыня находится здесь, чему мы, безусловно, очень рады…

Дисмас отвлекся от лекции, пытаясь уяснить более насущные моменты — например, расположение дверей в капелле. Наибольший интерес представляла дверь слева от алтаря. Похоже, она вела на балкон, с которого плащаницу вывешивали на всенародное обозрение.

— Разумеется, некоторые высказывали сомнения в подлинности святой плащаницы. Говорили, что это фальшивка… Но плащаница настоящая! Почему мы в этом уверены? Да потому, что она уникальна. И потому, что она неоднократно творит чудеса. А вдобавок еще и потому, что в течение многих лет, с тех самых пор, как рыцарь Жоффруа де Шарни впервые явил ее свету, она неоднократно подвергалась испытаниям! Да-да, испытаниям! Ее опаляли огнем, окунали в кипящее масло, неоднократно пытались отстирать. Но она не