– Ты зря не ешь, Лиса. Очень вкусно. Я заказал пасту в своем любимом итальянском ресторане. Как-нибудь, я тебя туда отвезу. Ты сможешь оценить обстановку и повара по достоинству.

– Какая честь, – с иронией отвечаю я на вполне безобидную фразу Перриша. – Ты всех туда водишь?

– И даже Итана, – он усмехнулся, кладя вилку на столик и промакивая губы салфеткой. – Удивительно, но даже я пытаюсь быть членом цивилизованного общества.

– Ты ничего не знаешь о цивилизованном обществе, – категорично качаю я головой, ловя себя на том, что разглядываю контур его губ, их изгиб, испытывая странное, зарождающееся внутри волнение.

– Как и ты, – он улыбается. Его чувственные губы улыбаются. – Но чтобы понять правила, по которым это общество живет, нам иногда приходится притворяться такими же.

– У тебя не получается, – замечаю с усмешкой.

– Ты предвзята. Лиса. Но отчасти права. Я не очень люблю людей, и никогда этого не отрицал. Но, наверное, подобный результат случается с каждым, кто пережил нелегкое детство.

– Ты снова намекаешь на то, о чем рассказал, философствуя о лопающихся обоях? – сыронизировала я. Тогда ему удалось меня поразить и даже заставить сопереживать, чтобы потом снова убедить в том, что каждое его слово может оказаться сымитированной под правду искусной ложью.

– Трескающихся. Ты искажаешь полученную информацию. Краска лопалась, а обои трещали.

– Это важно? Учитывая, что ты все придумал? – скептически спрашиваю я.

– Любая информация важна именно в том виде, в каком она подана, Лиса. Даже, если это ложь.

– Значит, ты признаешь, что солгал? – я наблюдаю за выражением его лица. Мне сложно. Потому что он не смотрит на меня. Я много раз замечала, что Перриш избегает зрительного контакта с людьми. Интересно, что его так напрягает? Или пугает? Или ему есть что скрывать?

– Не пытайся понять то, что пока не способна, – словно прочитав мои мысли, отвечает Рэн и ненадолго встречается со мной взглядом. И я снова вспоминаю об арктических ледниках и горном хрустале, который сверкает на солнце, излучая призрачное потустороннее свечение. Мне не свойственны поэтические сравнения, а вот Перриш вполне может задвинуть нечто подобное. Значит ли это, что и сейчас он каким-то непостижимым образом внушает мне свои мысли? Или я схожу с ума? У меня мурашки бегут по коже и сдаюсь первой, отвожу взгляд. Его глаза сами по себе являются оружием, и он может использовать его без слов. Они поражают не своей красотой или каким-то особенным разрезом, а именно прозрачной бездной, за которой ничего нет, словно портал в мир, который никогда тебя не примет, потому что ты чужая, другая, даже малейшего представления не имеющая о том, в чьи глаза смотришь. А может все просто и глаза Перриша всего лишь отражение моих страхов? Обычное зеркало, создающее только иллюзию бесконечности и непостижимости?

– Я сказал тебе правду, Лиса, – произносит его отстраненный, но все равно обладающий мощным воздействием голос. Вздернув, я поднимаю голову и снова смотрю на него. Взгляд Перриша застыл на дне бокала, выражение лица не позволяет определить его эмоциональное состояние. – Я действительно провел детство в четырех стенах. Но это все. Продолжения слезливой истории не будет.

– Спасибо и на этом, – тихо ответила я, чувствуя себя почти победительницей. Пусть крошечный, но это первый его шаг, первая маленькая капитуляция, уступка. Уверена, он не собирался говорить, что не соврал мне тогда, но что-то заставило его передумать. Он хочет, чтобы я видела в нем человека. Но я и вижу человека, просто этот человек пугает меня до потери сознания, но в то же время после каждого нашего занятия я возвращусь в свою спальню в мокрых трусиках, в независимости от степени моей ярости или опустошения, вызванных встречей с Рэном. Ему не нужно знать о печальном и раздражающем меня мокром факте, но если даже он узнает, я уверена, что ему плевать. Я могу самой себе объяснить реакции своего тела, объяснив это и стрессовой ситуацией, и привлекательностью Перриша, его невероятным влиянием, которое он распространяет на всех и вся одним только взглядом. Не говоря уже о едва заметной улыбке, от которой я просто плыву. Чистая физиология, не имеющая никакого отношения к чувствам. Я злюсь на себя, потому что испытываю влечение к мужчине, который мне совершенно не нравится, но каждый раз, оставаясь одна, я думаю, насколько же не права его жена, кричащая на каждом углу, что ее муж несостоятелен. Это ложь, я уверена, но, черт побери, я не могу ничего поделать с желанием опровергнуть ее слова лично.

– Лиса, – позвал он, вырывая меня из плена моих фантазий. И только сейчас я с ужасом осознала, что все это время пялилась на его губы. Фак, я идиотка. – Ты выглядишь усталой, и ничего не ешь. Я не хочу напрягать тебя и дальше своим обществом. Ты можешь идти.

– Правда? – удивленно спросила я, не веря в подобную щедрость с его стороны. Смущенно взглянула в прозрачные глаза, и с облегчением выдохнула. Он смотрел на меня без тени насмешки. – Спасибо, Рэн.

– Хороших снов, Алисия, – мягко произнес он, обволакивая меня своим бархатистым голосом, вызывая табун мурашек по всему моему телу. Черт, ты издеваешься, парень? Ну какой теперь сон?

Итан

Очередное собрание Розариума проводилось без Лисы. Меня не покидало ощущение, что ее специально не пригашают, когда присутствую я. Не могу сказать, что меня больше бесит – то, что я не вижу ее, или то, что мне кажется заставляет Перриша прятать от меня Лису. Я не настолько слеп, чтобы не замечать, как он на нее смотрит, и не настолько глуп, чтобы не понимать, как Алисия может влиять на мужчин. Я никогда не видел их вместе, чтобы сделать выводы в ее отношении. Не знаю, какой бы была моя реакция, если бы Лиса пополнила ряды обожающих Рэнделла девочек, готовых целовать пол, по которому он ходит. Мне с самого начала казалось, что Лиса другая, что у нее есть свой характер и сила воли, и упертость, которые не так-то просто будет сломать. Но нужно быть откровенным и признать – Перриш ломал и не таких. Хотя, понятие «ломал» сюда не подходит. Рэн их возрождает, делает совершенно другими и, если смотреть со стороны, каждая из девушек, да и я сам, спустя всего несколько месяцев производили совершенно другое впечатление, чем до встречи с Перришем. Все мы были жалкими отбросами общества до Рэнделла. И каждый из нас знает, что при желании он с легкостью вернет нас обратно, не испытывая ни малейшего сожаления. И теперь, после разговора с Линди, я понимаю, насколько он несокрушим, и в то же время не лишен человеческих слабостей.

То, что рассказала мне Линди могло бы натолкнуть меня на мысль, что мы имеем дело с сумасшедшим человеком, с которым периодически случаются приступы непонятного характера, когда он начинает забывать тех, с кем проживал долгие годы. Рэн выглядит одержимым, это правда. Но единственная его навязчивая идея – это уверенность в собственной несокрушимости. Он не убивал свою мать, я точно знаю. Линди слишком впечатлительна, ее сердце разбито, на нее влияет не только разрушительная энергетика отвернувшегося от нее мужа, но и другого игрока, роль которого для меня по-прежнему остается непонятной. Что-то связывает Рэнделла Перриша и Гарольда Бэлла.