И как после короткой заминки Анна вдруг сделалась оживленной, веселой и разговорчивой. И сговорчивой…

«Элементарно, Ватсон, – подумал он и, чтобы не пялиться на Анну, стал старательно жевать бутерброд, не ощущая никакого вкуса, будто поверх хлеба лежала не копченая грудинка, а кусок оконной замазки, изготовляемой, как известно, из мела и олифы. – Элементарно! Частное расследование предполагает оплату, а денег, наверное, нет. Точнее, наверняка нет. А все мужики, как известно, хотят одного… Ай-яй-яй, как это все уродливо, коряво получилось… Это, значит, был аванс, или, как теперь выражаются, предоплата. А теперь ей, конечно, стыдно и неловко, да еще и сомневается, наверное, не напрасно ли она пошла на такую жертву. Или боится, что я с нее все равно денег потребую. Может, и вправду потребовать? А то уж как-то очень дешево она оценила мои услуги».

Солнце у него под диафрагмой, и без того уже горевшее вполнакала, окончательно погасло, выключилось. На языке завертелись горькие, язвительные слова, но вслух Илларион, естественно, ничего не сказал, поскольку умел держать себя в руках и никогда не переоценивал роли пустой болтовни в урегулировании отношений между людьми.

– Простите, – сказал он, снова принимаясь за кофе. – Это я еще толком не проснулся, а спросонья я вечно бормочу какие-то глупости и даже, представьте, пытаюсь выяснять отношения. Вообще, выяснение отношений – это мой конек.

Однажды мне пришлось в течение недели заниматься выяснением отношений с одним высокопоставленным мусульманином. Сначала он хотел меня просто расстрелять – он, видите ли, как и мы с вами, считал, что, чем проще, тем лучше, – но мне удалось втянуть его в теологический спор, и через неделю он меня отпустил… Или выгнал, не знаю. Наверное, все-таки выгнал, потому что я ему смертельно надоел своими разговорами.

Анна вежливо улыбнулась. Похоже, объявленный Забродовым мораторий на выяснение отношений ее вполне устраивал. Тогда Илларион старательно поддал жару, чтобы заставить ее рассмеяться. Для этого ему пришлось напрячь фантазию; в его карьере было мало смешного, а то, что было, носило несколько специфический, не всегда понятный посторонним характер и по большей части не подлежало разглашению.

Тем не менее он преуспел в своей затее, и до ботанического сада они доехали как добрые знакомые, а не как парочка разнополых существ, случайно оказавшихся в одной постели и не понимающих, каким ветром их туда занесло.

– Так, – сказал Илларион, глуша двигатель «лендровера» перед воротами ботанического сада. – Если появится что-то новенькое, обращайтесь в любое время суток. Я тоже постараюсь держать вас в курсе, насколько это будет возможно.

Ну и, наверное, пару-тройку раз мне придется обратиться к вам за консультацией по узкоспециальным вопросам.

При упоминании об узкоспециальных вопросах она опять напряглась, будто ожидая удара или оскорбления. Забродов посмотрел на нее сбоку и вздохнул.

– Прошу вас запомнить, – сказал он, – что у меня в этом деле свой собственный интерес. Я не профессиональный сыщик и даже не любитель. Кроме того, профессионалы во все времена брали деньгами. Мне от вас ничего не нужно, кроме помощи. А может статься, что и помощь не понадобится.

Анна перевела дыхание.

– Ох, – сказала она, – вы действительно любите выяснять отношения.

– Ненавижу, – возразил Илларион. – Но иногда приходится. Вы ведь тоже обрезаете с дерева лишние ветки, чтобы оно оставалось здоровым и красивым, не так ли?

– Вы правы, – сказала Анна. – Простите. По-моему, я вас обидела. Это не со зла, просто я.., ну, не умею.

– Так, может, и пробовать не стоило?

– Стоило, – сказала Анна, быстро чмокнула его в щеку и вышла из машины.

Илларион проводил ее взглядом, задумчиво стер со щеки помаду, закурил и поискал взглядом магазин. Торговая точка обнаружилась незамедлительно, и Забродов, заперев машину, отправился за покупками – вернее, за покупкой.

Через полчаса ему удалось отыскать в лабиринте дорожек человека в рабочем комбинезоне и бейсбольной шапочке с длинным засаленным козырьком. Человек этот был примерно одного возраста с Илларионом, но казался старше из-за густой щетины, серебрившейся у него на подбородке. Занят он был тем, что утрамбовывал в мятый железный контейнер огромную кучу веток вперемежку с прелыми прошлогодними листьями. Вокруг контейнера было полно золы и недогоревших прутьев, и в воздухе ощущался слабый запах пепелища. В сторонке стояла мятая жестяная канистра, и Забродов подумал, что у администрации ботанического сада должны периодически возникать трения с экологической милицией.

– Эй, отец, – окликнул Илларион человека в комбинезоне, – компанию не составишь?

С этими словами он поднял над головой бутылку водки, показывая, какого рода компания ему нужна.

Человек в комбинезоне стянул с рук грязные рабочие рукавицы, задумчиво поскреб ногтями щетину и пожал плечами.

– А сам, что ли, не справишься?

– Справиться-то я справлюсь, – сказал Илларион, – да только не привык я в одиночку квасить. Выпивка – не самоцель, а способ общения.

Человек в комбинезоне оглядел его с головы до ног и кивнул, как будто в чем-то убедившись.

– Чтобы плохо жить, надо долго учиться, – изрек он. – Ладно, наливай.

Илларион налил, и они стали общаться.

К вечеру откуда-то с юго-востока приползли тучи и как-то незаметно затянули все небо плотной непрозрачной пеленой. В сумерках они окончательно укрепились на занятых позициях, расположились со всеми удобствами, и в темноте пошел дождь – мелкий, моросящий, теплый и явно затяжной.

Это было очень хорошо для посевов, а также для многого другого – в частности, для того, чем собирался заняться Валерий Лукьянов.

Как только с неба упали первые капли дождя, он переоделся в гидрокостюм и доверху застегнул «молнию». К счастью, у него хватило ума прихватить с собой полиэтиленовый пакет, и теперь можно было не бояться, что его одежда намокнет. Он засунул одежду в пакет, пакет положил в рюкзак, а рюкзак пристроил поверх своих кроссовок.

Лезть в ручей не хотелось, и он решил выкурить сигаретку. Страхов, которые одолевали его накануне, как не бывало. Провернув рискованную операцию и добившись полного успеха, Валерий понял, что черт далеко не так страшен, как его малюют. Усадьба Майкова охранялась лишь условно, а после дневного инцидента там, наверное, вообще не осталось ни одного человека, способного бегать.

Прикуривая от зажигалки, Валерий вспомнил, как все это было, и не смог сдержать злорадную улыбку. Так вам и надо, уроды! Погодите, я вам еще не то устрою. Вы у меня попляшете! Так и будете скакать вприсядку до самой могилы, быки безмозглые…

Теперь, когда его план удался, Валерий как-то перестал понимать, чего он, собственно, боялся вначале. Конечно, Майков и его бандиты сильнее физически, и денег у них больше, и наглости им не занимать. Словом, в открытом противостоянии у них на руках были все козыри. Он, Валерий Лукьянов, не мог ни доказать свою правоту законным порядком, ни набить негодяям их сытые нахальные морды, ни даже перекричать их. Но, черт подери, у него за плечами было высшее образование! А высшее образование, пусть даже не самое престижное, даже сельскохозяйственное, все-таки сильно расширяет кругозор и учит человека мыслить целенаправленно и масштабно. Окрыленный первым успехом, Валерий полагал, что он один умнее Майкова и всех его узколобых жуликов, вместе взятых. Его расчет оказался верен; они действовали, как туповатые, но очень старательные актеры, воплощающие на сцене написанный талантливым драматургом сценарий. Да что там – актеры! Это была просто кучка пустоголовых марионеток, и он, Валерий, мог сколько угодно дергать их за веревочки, заставляя потешно бегать, суетиться, бить друг другу морды и пугать друг друга оружием.