— Безусловно, как только смогу работать — начнем репетировать. Уж сколько я, лежа на этой кровати, прокрутила возможностей использования всех доступных театру приемов. Это должен быть спектакль-фейерверк, спектакль-праздник…

Гладышев снова открыл рот, но все присутствующие, предвидя назревший в нем вопрос, одновременно заговорили о разном, чтобы снять тему Кати Воробьевой. Врач настоятельно просил не поднимать до выписки никаких «больных» вопросов.

От Алены конечно же не укрылась эта игра, но она сделала вид, что ничего не заметила. Пусть до поры до времени коллеги пребывают в заблуждении…

Правда, неделю назад Ковалева все-таки нарушила правила игры. Не зная, куда девать руки, запинаясь от волнения, путая слова, она объяснила ситуацию с Сиволаповым, пребывающим из-за запонки на нелегальном положении. Алена неопределенно хмыкнула, прослушав историю с запонкой, найденной на колосниках, сообщила, что следователь, дважды посетивший ее, к сожалению, уходил ни с чем… ей становилось плохо, как только он пытался вернуть ее память к происшедшему в театре… Но она постарается хоть чем-то облегчить участь Сиволапова. Потом она вдруг развеселилась и, озорно глядя на Ковалеву, сказала:

— Ничего трагического в таком положении не вижу. Он действительно не виноват… а своей изоляции от мира должен радоваться — пусть сидит в тиши и творит. Для писателя уединение — высшее благо.

Алена позвонила Ковалевой буквально на следующий день и сказала, что пусть уж Петр потомится еще недельку-другую, ее выпишут сразу после Нового года, она даст следствию необходимые показания, и он будет свободен. Нина Евгеньевна не удержалась:

— Но ведь, насколько я знаю, он пока единственный подозреваемый… только эти улики свидетельствуют о том, что он покушался на вашу жизнь. Нужна другая версия…

— Будет вам другая версия, Нина Евгеньевна, — жестко закончила разговор Алена.

…Тактично выпроводив всех посетителей, Алена и Глеб остались вдвоем. Уже смеркалось, и Глеб зажег на елке разноцветные фонарики. За окном по-прежнему огромными хлопьями валил снег. Своей пушистой густой метелью он изолировал палату от внешнего мира, словно опустил белый занавес и скрыл жизнь этих двоих от любопытствующих глаз зрителей.

— Как ты доберешься под таким снегопадом? — тихо спросила Алена, теребя за уши розового плюшевого поросенка.

— Я бы хотел встретить Новый год с тобой.

— А Люся?

— Люся сегодня не одна.

Алена изумленно посмотрела на него, и он тут же ответил на ее немой вопрос:

— Сегодня утром из Парижа прилетела ее дочь… Ольга… Я не мог не сообщить им, что состоялась операция, хотя Люся этому очень сопротивлялась… Короче, Ольга будет встречать с Люськой Новый год, и самое интересное, мне показалось, что она вообще не хочет возвращаться в Париж.

— Господи! Глеб, Он услышал твои молитвы! — воскликнула Малышка, и ее низкий взволнованный голос прозвучал трагически-надломленно. На глазах Алены показались слезы, и она, сдернув очки, беспомощным близоруким взглядом окинула тумбочку в поисках платка. — Извини… Когда мне хорошо, всегда становится ужасно нервно…

Глеб промокнул глаза Малышки, сел рядом с ней на кровать и сказал:

— Это один сюрприз. Есть еще второй…

— Закрыть глаза и открыть рот? — серьезно спросила Алена.

— Наоборот. Рот закрыть, а глаза открыть как можно шире.

Алена поспешно водрузила на нос очки и вопросительно уставилась на Глеба.

Он полез в нагрудный карман пиджака и, вытащив оттуда продолговатый плотный конверт, положил его на колени Алене.

— Что это?

— Посмотри.

Алена подошла с конвертом к елке, чтобы при свете фонариков было виднее.

— Разобралась? — поинтересовался через некоторое время Глеб, потому что Алена подозрительно молчала, застыв спиной к нему, у празднично разодетой елки.

— Да, — ответила она дрогнувшим голосом и, не поворачиваясь, совсем тихо спросила: — Андерсен, ты приглашаешь меня в кругосветное путешествие?

— Я бы не хотел, чтобы ты отказала мне в этом.

— Андерсен, мне кажется, ты неправильно выбрал героиню для своей новой удивительной сказки. Она, наверное, должна быть Гретхен или Аннунциатой, а не русской занудной Аленушкой. Я же не смогу сдвинуться с места, пока за решеткой Севка… пока Петр мечется от свалившегося на него подозрения… пока дядя Миша «крутит роман» с Интерполом, наконец, пока в репертуар театра не вернутся «Бесприданница», «Укрощение строптивой» и «Столичная штучка»…

В палате повисла долгая пауза, нарушаемая лишь тиканьем будильника и посвистыванием за окном расходившегося ветра.

— Тебе все равно пока нельзя работать, — неуверенно произнес Глеб. — Так говорят врачи…

— Они просто еще не поняли, что я заболею снова, если не начну работать немедленно. Они же сами считают, что я не втискиваюсь в рамки «среднестатистического больного»…

— И что мне прикажешь делать?

— Терпеть, — глухо посоветовала Алена. — Мой дорогой Андерсен, меня можно только терпеть — до тех пор, пока не иссякнут запасы…

— Если любить и терпеть — синонимы, я согласен. А неполучившийся сюрприз… я переработаю в симфонию для фортепиано с оркестром. Так мне подсказывает моя творческая интуиция. Ты не против?

— Я настаиваю на ведущем голосе виолончели — в ней больше надрыва для больного самолюбия сказочника, — слабым голосом возразила Алена.

— Ошибаешься, любовь моя, у сказочников напрочь отсутствует самолюбие. Это пережитки устного фольклора, я бы даже сказал — шаманства. Когда у сказочника не складывается история, он сразу же начинает сочинять другую. В нашем деле самое главное — непрерывность…

В палату без стука ворвалась Света с бутылкой шампанского.

— Ура! Борис Иванович благословил всех на фужер шампанского… включая Алену.

— Отлично! Значит, я уже совсем здорова! — обрадовалась Малышка.

Глеб разлил шампанское по бокалам.

— За уходящий год! И за то единственное, что бессмертно. За любовь… которая, даже нечаянно сбившись с пути и обессилев, творит чудеса…

Спустя две недели молодежный театр вновь обрел главного режиссера. Слегка похудевшая, но по-прежнему уверенная, энергичная Алена своим появлением мощно изменила атмосферу уныния и разброда, царившую в коллективе. В первый же день она представила труппе очень известного, талантливого режиссера Дениса Троицкого, который был уже во всеоружии, чтобы с завтрашнего дня начать репетировать новый спектакль. Троицкий прочел труппе пьесу, вывесил распределение ролей и, попрощавшись, убежал к художнику работать над макетом. А Алена попросила собраться в зале всех, кто находился в данный момент в театре.

— Ну что ж, давайте поговорим, — задумчиво обвела Алена глазами сидящих в зале и, прислонившись спиной к авансцене, встала в центральном проходе.