Глеб с минуту наблюдал за тем, как Светины пальцы проворно сворачивали из кусочков ваты твердые продолговатые валики, а потом спросил:

— Помните тот день, когда Алена впервые открыла глаза?

— Ну конечно, — улыбнулась Света. — Фрезии, а потом музыка… Как в сказке.

— Ну да… Так вот, когда я поехал за магнитофоном, в отделение приходил молодой человек — симпатичный такой, вихрастый, с блестящими глазами…

— Помню. Это был тот самый Севка. Я уже позже догадалась, когда вы рассказали про него и про Катю… И что?

— Я давно хочу спросить вас и все время забываю. Вы не ощутили тогда этого вашего сигнала опасности? Не почувствовали запаха?

— Хороший вопрос, как говорит в институте наш патологоанатом… С вашим Севкой произошла какая-то тонкая штука… Он умолял пустить его к Алене, я категорически отказала. Он безумно расстроился, весь покрылся красными пятнами… Я ему пообещала, что завтра и его обязательно ненадолго пустят к ней. И тогда он спросил очень странным голосом: «Значит, она теперь уже точно выздоровеет?» Я заверила, что, конечно, теперь ей с каждым днем будет лучше.

— А почему вам показалось, что он «странно» спросил?

— Потому что в этих словах не было облегчения, радости, что она пришла в себя и станет поправляться. Наоборот, он был этим обстоятельством — как бы точней выразиться — подавлен, что ли… И, видимо, приехал потому, что ему лично, своими глазами надо было в этом убедиться… Так вот, возвращаюсь к вашему вопросу. Пока мы разговаривали с ним, я не чувствовала никакого запаха, зато к вечеру покрылась сыпью.

Глеб с восхищением глядел на Свету.

— Да что же это за природа у вас такая…

— Какая?

— Умная. Точно вам сигналит.

— В смысле?

Глеб вздохнул и медленно произнес:

— Севка — такой же убийца, как мы с вами.

— Но ведь убил же?

Глеб усмехнулся:

— Вы прямо как Сонечка Мармеладова… «Но ведь убил же!» — Он встал. — Посмотрю, как там Алена… Если еще спит, приду к вам жгутики крутить.

— Это называется турундочки, — поправила его Света. — Милости просим.

…В палате было совсем темно, только фонарь под окном освещал комнату неровным зыбким светом. Глеб сел в кресло напротив Алены, чтобы видеть ее лицо. Глаза ее были закрыты, дышала она ровно и спокойно. Несколько минут Сергеев просидел, улыбаясь в темноте собственному счастью. Потом решил отправиться на помощь Свете и, уже поднимаясь, услышал:

— Сядь, пожалуйста, Глеб, и очень внимательно меня слушай.

— Ты не спала? — удивился он, усаживаясь обратно.

— Нет. Я думала. — В низком голосе Алены Глебу почудилось яростное напряжение.

— Только учти: тебе нельзя волноваться, — поспешно предупредил он.

— Слушай меня и не перебивай. — Алена оставила без внимания его предупреждение и приподнялась в постели на локтях. — Теперь мне угрожает серьезная опасность… Даже в темноте вижу, что ты еще плохо соображаешь. Соберись. У нас очень мало времени. Повторяю. Моей жизни угрожает серьезная опасность. Но я пока здесь… и со мной ты. Гораздо хуже обстоят дела с Севкой. У человека, который сейчас попытается его убрать, нет проблем с деньгами, а в нашей обезумевшей стране на сегодняшний день деньги стали могущественным «сезамом», открывающим любые двери, с ними с циничной обыденностью можно купить любую жизнь. Севка в следственном изоляторе, и там он абсолютно беззащитен.

Потрясенный Глеб понимал только одно: Малышка всех обвела вокруг пальца и владеет ситуацией, как истинная «железная леди». Растерянным голосом он спросил:

— Ты в курсе всего?

— Безусловно. Это ты наивно полагал, что твой мобильник бездействует на тумбочке. На самом деле ему было очень горячо, нанесла приличный ущерб твоему бюджету. — Алена еще приподнялась на локтях и попросила: — Сделай мне, пожалуйста, выше подушку… У нас действительно мало времени. Симулируя потерю памяти, я выиграла две недели, но это не может продолжаться бесконечно. Я знала, что о моем состоянии справляются регулярно. Скоро я буду представлять кое для кого смертельную опасность…

Алена устала и задышала прерывисто и часто. Глеб сел рядом на кровать и взял ее руку.

— Может, позвать Свету?

— Ни в коем случае. Это потом. Сейчас главное — Севка. Слушай внимательно, Глеб. Когда произошло убийство Оболенской, пожар и над театром повисло что-то зловещее, я уже тогда догадалась кое о чем и связалась с маминым бывшим коллегой. Этот старый, прожженный Пинкертон теперь на пенсии и берется за сыскные дела исключительно редко. Живет на даче под Москвой и выращивает розы. Меня знает с детства, поэтому относится как к родной дочери. Я все эти дни была с ним на связи. Сегодня, как назло, телефон молчит. Видимо, что-то на линии, даже гудков нет. Ты должен немедленно к нему ехать. Включи лампу, я продиктую тебе адрес. Это сороковой километр Каширского шоссе.

— Почему тебя не устроил тот следователь, который занимается убийством Оболенской? — спросил Глеб, непослушными руками извлекая из папки блокнот и ручку.

— Наверное, потому, что это дело никогда не удалось бы распутать человеку, далекому от театра. А Егорычев… дядя Миша Егорычев в Питере блестяще справился с одним театральным преступлением. Я училась тогда на первом курсе и советовала из Москвы по телефону, что ему надо прочесть о мастерстве режиссера и актера, о психофизическом методе Станиславского. Немировича-Данченко, так же как Михаила Чехова, Вахтангова, Мейерхольда, он проштудировал досконально и сумел кожей почувствовать особенности и психологическую непохожесть мира театра… От меня передашь ему эту записку, накарябала, как смогла. И пусть срочно мне звонит… — Алена сказала адрес Егорычева, благословила Глеба в дорогу и тихо попросила: — А теперь позови Свету, наверное, мне нужен укол.

Уже в машине Глеб вспомнил, что забыл отдать найденную в шкафу шкатулку и плюшевого слоника. Ничего в этом удивительного не было: в душе и голове царил полнейший хаос, и он никак не мог собраться, как того требовала Алена. Он вновь подрулил к крыльцу и поднялся в отделение.

Когда со второго захода Глебу удалось покинуть двор больницы, ему посигналила въезжающая машина. Он не сразу понял, кто это, но притормозил. Из старенького спортивного автомобиля вылез Максим Нечаев.

— К Алене вас не пустят. Ей поставили капельницу, там сейчас медсестра, — сказал Глеб.

— Понятно, — разочарованно протянул Максим и, нагнувшись к окну Глеба, попросил: — Можно, я с вами проеду хоть докуда-нибудь… Я сейчас совсем не могу быть один.

Глеб согласно кивнул, и Максим, припарковав свою машину, уселся на сиденье рядом с Глебом.

— Я еду на Каширку — через всю Москву, — сообщил Глеб. — Захотите выйти — скажите.

Максим кивнул, и какое-то время они ехали молча.