Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она вытерла глаза, лицо ее просветлело.
- Мы отрежем собаке ногу, - сказала она. - И сварим ее. А потом мы скормим ее моему отцу.
Он моргнул.
- Что?
- Если только ты не хочешь, чтобы твой отец съел ее.
- Н-н-нет! - сказал он, и его голос прозвучал для него как плохая пародия на Джимми Стюарта[41].
- Тогда поехали.
Она была самоуверенна и держала все под контролем, ее голос и манеры были пронизаны деловой точностью, а слезы исчезли.
Он не понимал, что происходит. Он был ошеломлен, словно двигался во сне сквозь толщу воды. Когда она подошла к пассажирской стороне машины, он открыл водительскую дверь и сел.
- Поторопись. Нельзя терять ни минуты.
Они поехали к нему домой. Он достал из гаража перчатки и ножовку, пошел к мусорным бакам и отпилил одну из негнущихся собачьих лап, скрещенных в позе эмбриона.
Он бросил отрезанную конечность в багажник вместе с пилой и перчатками, и они молча вернулись к дому Джоанны.
Они сидели на кухне и варили ногу в кастрюле Vision Ware, разговаривая о Вуди Аллене. Рон был поражен болезненной абсурдностью всего этого, но фильмы Вуди были одним из их общих интересов, и, возможно, в данный момент было лучше всего полагаться на то, что они вместе разделяли. Видит Бог, ему не хотелось ни говорить, ни думать о том, что кипит на плите. Их тривиальная беседа служила если не отвлечением его мыслей от абсурда, то хотя бы временным перенаправлением их на другие, более здоровые, более нормальные пути.
Джоанна включила таймер, и когда прозвенел звонок, напугав их обоих, она встала со стула и подошла к плите. Он сопровождал ее. В воде плавал мех; выглядело как волосяной суп в кастрюле. Из этого отвратительного месива она выудила голую мускулистую собачью лапу.
- Так, - она поморщилась. - Давай отнесем это папе.
Она вышла из кухни и направилась по короткому коридору к закрытой двери предположительно хозяйской спальни.
Она постучала.
- Папочка?
Рон не услышал никакого ответа.
Джоанна улыбнулась.
- Он сказал, что все в порядке. Заходи.
Она открыла дверь, но в комнате не было ни кровати, ни комода, ни вообще какой-либо мебели, кроме единственного белого стола. На столе стояла огромная урна.
Держа вареную ногу, Джоанна прошла через комнату и открыла крышку урны. Она заглянула внутрь.
- Папочка? У меня для тебя кое-что есть.
Она опустила ногу внутрь, и будь он проклят, если Рон не услышал звук жевания, доносящийся из керамического сосуда.
Она опустила глаза и кивнула, словно прислушиваясь к чьему-то голосу.
- Апельсины, - сказала она, и впервые после того, как он рассказал ей свою историю, в ее голосе послышалась дрожь. - Горбун.
Жевательный звук прекратился. Послышался слабый пронзительный свист, а затем почти незаметное облачко пепла вылетело из урны и осело на белую столешницу.
Джоанна несколько раз облизала указательный палец, глотая собранный пепел.
- Давай прогуляемся, - предложила она.
Рон тупо посмотрел на нее.
- Что?
- Идем со мной. Только по кварталу.
- Сейчас шесть часов утра, горбун обменял мертвую собаку на мой пакет апельсинов, мы сварили собачью ногу и скормили ее праху твоего отца, а теперь ты хочешь прогуляться?
- Ну пожалуйста!
Здравый смысл подсказывал ему бежать со всех ног. Джо, может быть, и не была толстой или уродливой, или мужиком, но это точно не было нормальной ситуацией, и самое умное, что он мог сделать, - это уйти отсюда и не оглядываться назад, списать всю эту неудачную интрижку на убытки. И все же...
И все же он не хотел этого делать. Несмотря на странности, несмотря на безумие, ему нравилась Джоанна, и впервые за очень долгое время он действительно встретил кого-то, с кем он мог представить свое будущее.
Точно. Особенно когда она скармливала части мертвого домашнего питомца праху своего отца.
Все происходило слишком быстро. У его мозга не было времени ни на то, чтобы выбрать правильный курс действий, ни даже на то, чтобы проанализировать эти недавние события и определить, что было терпимо, а что совершенно неприемлемо.
- Ну пожалуйста! - повторила она, и в этой просьбе была какая-то пропащая тоска, заставившая его кивнуть головой.
- Ладно, - неохотно согласился он.
Джоанна посмотрела на часы.
- Нам лучше поторопиться. Скоро рассветет.
Она положила крышку обратно на урну, попрощалась с отцом, закрыла за собой дверь спальни и они направились по коридору в переднюю часть дома.
Скоро рассветет? Что она этим хотела сказать?
Они вышли на улицу, и впервые за это утро она прикоснулась к нему, взяв за руку. Ее пальцы были мягкими, давление ладони нежным, и он вдруг обрадовался, что решил остаться.
Они пошли вверх по улице, мимо одного темного дома за другим. Должно быть, кто-то где-то уже проснулся, потому что он почувствовал запах готовящегося кофе. С соседней улицы донесся звук заводящейся машины.
Это был типичный пригородный район, мало чем отличающийся от того, в котором он вырос, мало чем отличающийся от того, в котором он жил, но сейчас в нем было что-то странное, что-то явно неуместное. Возможно, он видел все сквозь фильтр того, через что только что прошел, но он так не думал.
Это сам район казался таким странным.
Он вдруг понял, что никогда не ходил пешком в это время суток. Он ездил на работу, выглядывал из окон, периодически видел любителей бега трусцой и разносчиков газет, но был наблюдателем, а не участником. Так он никогда не выходил.
Возможно, поэтому он все так воспринимал.
Они шли дальше, и Рон впервые заметил, что Джоанна, похоже, настороже, что она что-то ищет. Она шла медленно, заглядывая во дворы, пристально рассматривая кусты, веранды и террасы. Он не знал, что она надеялась найти, да и не хотел знать, поэтому и не спрашивал.
Они продолжали молча идти.
На углу свернули направо. Через два дома Джоанна остановилась, сжав его руку ледяной хваткой.
- Он здесь, - сказала она, и он услышал страх в ее голосе.
- Кто здесь..?
И тут он увидел горбуна.
Он лежал на чьей-то лужайке, рядом с кустами, отделявшими двор от соседнего участка. Только...
Только это был не он. Он даже не был человеком. Он представлял собой сгусток чего-то похожего на почерневшую мульчу и
