– Наверняка нога болела очень сильно, – сказал он.

– Да, болела, – ответила миссис Клейберн. – Но хуже боли был ужас, который я испытала позавчера, когда меня оставили одну в пустом доме, с отключенным отоплением и электричеством и неработающим телефоном.

Во взгляде доктора выразилось нескрываемое удивление. Землистое лицо Агнес слегка порозовело, но не от стыда, а словно бы от обиды на несправедливые обвинения.

– Но, мадам, я вчера ночью своими руками затопила камин… Смотрите, угли еще тлеют. И только что собиралась разжечь его опять, но тут пришел доктор.

– Верно. Я застал ее на коленях перед камином, – подтвердил доктор.

Миссис Клейберн опять рассмеялась. Ее оплетали паутиной искусной лжи, но она думала, что еще может ее разорвать.

– Я вчера сама растопила камин… попросить было некого. – Она обращалась к доктору, но смотрела на служанку. – Мне дважды пришлось вставать и добавлять угля, в доме было холодно, как в склепе. Центральное отопление, похоже, не работало еще с вечера субботы.

От этого невероятного заявления на лице Агнес не выразилось ничего, кроме учтивой озабоченности; нового доктора, однако, заметно смущало то, что его втягивают в какой-то глупый спор, на который у него нет времени. Он сказал, что привез с собой оператора с рентгеном, но делать исследование сейчас бесполезно, потому что лодыжка слишком распухла. Он сослался на спешку, поскольку, помимо своих пациентов, ему было поручено посетить всех подопечных доктора Селгроува, попросил прощения у миссис Клейберн и пообещал вернуться вечером, чтобы решить, можно ли уже делать рентгеновский снимок и не придется ли, чего он явно опасался, наложить на ногу гипс. Вручив Агнес листочки со своими предписаниями, он распрощался.

Этот день миссис Клейберн провела в лихорадке, страдая от боли. Она была слишком слаба, чтобы продолжать спор с Агнес, и не вызывала к себе других слуг. Ее все сильнее клонило ко сну, и она сознавала, что из-за жара плохо понимает, что делается вокруг. Агнес и горничная прислуживали ей так же старательно, как обычно, и к вторичному приходу доктора температура у нее спала; однако она решила держать при себе то, что ее тревожило, пока не явится доктор Селгроув. Того ожидали к следующему вечеру, и новый врач предпочел оставить за ним решение, накладывать гипс или нет, хотя и опасался, что без этого теперь не обойтись.

5

Вечером миссис Клейберн вызвала меня телефонным звонком, и на следующий день я была в Уайтгейтсе. Бледная и взбудораженная, моя кузина ограничилась тем, что указала на одетую в гипс ногу и поблагодарила меня за приезд. Она объяснила, что доктор Селгроув внезапно заболел в Балтиморе и в ближайшие дни не явится, однако молодой человек, который его замещает, вроде бы достаточно сведущ. В тот день Сара ни словом не намекнула на странную историю, описанную выше, но я сразу почувствовала, что она пережила какое-то потрясение, которое нельзя было объяснить просто травмой лодыжки, пусть и болезненной.

Однажды вечером она описала мне наконец тот поразительный уик-энд, каким он запечатлелся в ее на редкость ясном и здравом уме и каким он представлен мной на предыдущих страницах. Разговор состоялся почти через месяц после моего прибытия, но Сара тогда все еще не спускалась вниз и вынужденно проводила время в постели либо на кушетке. Пока тянулись эти нескончаемые недели, рассказывала она, у нее было время обдумать случившееся, и хотя события тех полутора суток не изгладились из памяти, они уже не казались такими жуткими, и в конце концов она решила больше не говорить о них с Агнес и не обращаться с вопросами к другим слугам. Болезнь доктора Селгроува оказалась не только серьезной, но и продолжительной. Он все не возвращался, и поступило сообщение, что он, когда наберется сил, отправится в поездку в Вест-Индию[85], а практику в Норрингтоне возобновит только весной. Как было понятно кузине, только доктор Селгроув мог подтвердить, что от его визита до визита его преемника прошло целых полтора суток. Второй врач, стеснительный молодой человек, обремененный свалившейся на него лишней практикой, сказал (когда я решилась вызвать его на беседу с глазу на глаз), что доктор Селгроув в спешке не оставил ему никаких инструкций по поводу миссис Клейберн, кроме краткой записки: «Перелом лодыжки. Нужен рентген».

Зная решительный характер своей двоюродной сестры, я не поняла, чтó удержало ее от разговора со слугами, однако, поразмыслив, сделала вывод, что она была права. После этой необъяснимой истории они остались такими же, как прежде: дельными, преданными, почтительными и достойными почтения. Она от них зависела, с ними ей было уютно; неудивительно, что она предпочла по мере возможности обо всем забыть. В том, что в доме произошло нечто странное, она ничуть не сомневалась; мне тоже было понятно, что она пережила потрясение, вызванное иной причиной, нежели просто перелом лодыжки; но в конце концов я согласилась с тем, что опрос слуг или нового доктора ничего бы не дал.

В ту зиму, а потом и летом я жила в Уайтгейтсе почти безвылазно, и к октябрю, перед моим переселением домой, в Нью-Йорк, сестра полностью восстановила свое здоровье и бодрость духа. Доктору Селгроуву было предписано провести лето в Швейцарии, его возвращение к практике снова задерживалось, и это помогло сестре выбросить из головы тот странный уик-энд. Жизнь ее протекала по-прежнему – мирно, заведенным порядком, и я при отъезде была за нее спокойна и ни разу не вспомнила о таинственном происшествии, со времени которого прошел без малого год.

Едва я водворилась в своей тогдашней тесной квартирке в Нью-Йорке, как в последний день октября, ближе к ночи, раздался звонок в дверь. У служанки был свободный вечер, я сама пошла открывать и на пороге с изумлением узрела Сару Клейберн. Она куталась в шубу, а лицо под надвинутой на лоб шляпой выглядело таким бледным и измученным, что я поняла: случилось что-то страшное.

– Сара, – выдохнула я, едва сознавая, что говорю, – откуда ты взялась в такой час?

– Из Уайтгейтса. Опоздала на последний поезд и приехала на такси.

Она вошла и села на скамью у двери. Видя, что кузину не держат ноги, я села рядом и обняла ее.

– Бога ради, что стряслось?

Она смотрела на меня, но словно бы не видела.

– Я позвонила в службу Никсона и заказала машину. Добиралась пять часов с четвертью. – Сара огляделась. – Можешь приютить меня на ночь? Багаж остался внизу.

– Живи сколько захочешь. Но