– Я не голоден, – соврал китежанин, устраиваясь на траве по другую сторону ежа.

Объясняться с Аленой прямо сейчас не тянуло, хотя перед отъездом потолковать и придется. Да и любопытно, с чего это Иванушка пытался его спровадить, неужто желает гостя скрыть? Или, наоборот, хозяина, с которым не мешало перекинуться парой слов. Людям и даже Охотникам с лешим объясниться непросто, но Алёша о местных делах знал достаточно, чтобы рассчитывать на более или менее дружелюбный прием.

Лесные владыки шумят, только желая застращать, Боровлад никого пугать не собирался и потому возник из расступившихся кустов неожиданно и сразу – ни единая веточка не дрогнула, ни единый сухой прутик под могучими копытами не треснул, только Каталушка торопливо перевернулся и вскочил на короткие лапки, замерев столбиком, что толстый колючий суслик.

– Батюшка пришли, – возвестил он, вытягивая лапку в сторону нависающей над зарослями громадины.

Закурганские мужики не лукавили: кто хоть раз видел лешего, ни с переворотнем, ни с худом его не спутает. Более всего Боровлад напоминал вставшего на дыбы матерого медведя, но масти был серой, волчьей. Вывороченные ноги с раздвоенными копытами казались толще Иванушкиных раза в два, а могучие темные рога сделали бы честь ярым вышегорским турам. В китежских трактатах леших облачали в медвежьи плащи, но день выдался жарким, и гость заявился в чем-то вроде сизо-зеленой дерюжки из свалявшихся сосновых игл, украшенной у плечей парой крупных мухоморов. Яркие красные с белым шляпки указывали на то, что Боровлад женат, о чем и дает знак любострастным лешачихам и кикиморам. На широком поясе хозяина Старошумья висели дудочка, старый лапоть и с полдюжины кожаных мешочков-кисетов, а за спиной, как и положено, виднелась здоровенная дубина. Без нее леший в баню и то не войдет.

Взгляд небольших изумрудно-прозрачных, как позеленевший мед, глазок неспешно скользнул по приосанившемуся Иванушке и застывшему, будто на карауле, ежу-лесавке, после чего уперся в китежанина. Алёша неторопливо поднялся и отвесил поясной поклон. Пояс с мечом благоразумно остался лежать в траве.

– Здрав будь, батюшка Боровлад. Банник из Закурганья велел тебе кланяться.

– И ему кланяйся, как назад пойдешь. – Лешие уважение ценят не хуже самих банников. – Чего в наших краях ищешь, богатырь?

– Нашел уже. Древнеместо с худовой березью. Грязно тут у вас было…

– Постой-погоди, давай всё по порядку! – поспешил перебить Иванушка, выскакивая вперед. – Я колдуна пришиб! Колом! И березь срубил, а Алёша мне помогал. Он из Китежа и дерется о-го-го как, но я сильнее. Колдун упырей наплодил, так я ведь кто? Я – Рогач-богатырь, мне эти гады…

Врал переворотень взахлеб, то есть не врал, а привирал на ходу, как это делают перехожие сказочники. Развалины, березь и патлатый чернокнижник со своими упырями менялись на глазах, становясь больше, выше, страшнее. Ну так и сам Иванушка, если верить закурганцам, ходил о трех головах и огнем пыхал. Если же верить самому переворотню, то голов и особенно рук у него в приснопамятном бою было куда больше, и в каждой руке имелось по молоту. И потому переколотил Рогач-богатырь никак не меньше тысячи упырей, один другого злее.

Самого же главного пришлось убивать трижды: два раза гад оживал, а на третий Иванушка вбил его в землю по самую шею и Аленку кликнул, чтобы голову отсекла, потому как у него серпа-косы при себе не было. Голова скоро на стене повиснет, а лес чистый теперь. И берези нет, а уж какая большая была, еще немного, и дыру б в небе пробила. Ну так Иванушка эту березь как срубит! Но это уже сегодня было, и оставшихся упырей, тех, что в развалины забились, тоже сегодня, а вчера с колдуном воевали. Ох и навозились, колдун-то здоровенный был, буркала огненные, зубищи из пасти лезут, что кабаньи клыки, а уж меч какой диковинный… Мечи, по одному в каждой ручище, только супротив Иванушкиного молота…

Алёша аж удивился, услышав, что он всё же чуток помог, правда, помощь эта больше ограничивалась разбором тел, рубкой дров, ну и посильным участием в бою. Само собой, небольшим, потому как главным было убить колдуна…

Словесный водопад иссяк внезапно, переворотень дернул носом, заморгал, а потом почесал бороду, вопросительно и с надеждой глядя на Боровлада, будто проверяя, поверил или нет?

Почти медвежье лицо ничего не выражало, но проницательный взгляд причудливых лешачьих глаз скользнул с Иванушки на Алёшу.

– Спасибо тебе, богатырь. – Губы Боровлада не улыбались, улыбка была в голосе. – Дружку закурганскому мою благодарность передай, потом сам зайду, сейчас не до того будет. Что-то вы и впрямь прибрали, да нам всяко больше осталось. Березь та живуча больно, особливо под осень.

– Как же вы, хозяева лесные, проглядели ее?

– Да так и проглядели. – Боровлад досадливо взмахнул ручищей. – Худы на шкуре семена приволокли. Их-то перебили, а оставшуюся гадость заметили не сразу, волшба иномирная нам не по зубам. Вот березь в рост и пошла.

– Боле не пойдет, – заверил Иванушка. – Уж я… Мы с Аленой проследим.

– Вот и славно. – Леший глянул на переворотня и вновь словно бы усмехнулся. – Ты, богатырь, завтра приходи, сам знаешь куда. Бывайте.

Огромная туша двинулась с места легко и бесшумно. Расступился, давая проход, ракитник, блеснул сизой зеленью сосновый плащ, и ровно не было тут никого. Стоило батюшке-хозяину уйти, Каталушка тут же шмякнулся на землю, перевернулся на спину и уже знакомо растопырил лапки, а Иван обернулся к Охотнику. Не то чтоб он выглядел виноватым, но бороду теребил смущенно.

– Я… – начал он. – Ты того… Хорошо бился, но ведь колдуна-то я…

– Знамо дело ты. Скажи лучше, где это, «сам знаешь куда»? – изобразил растерянность Алёша, прекрасно понимая, что Боровлад звал отнюдь не его. – К баннику в Закурганье, что ли?

– Так это мне пора водицу сильную пить, – мигом объяснил Иванушка, вот уж душа нараспашку! – Ох и хороша! Я б тебя с собой взял, честно, только туда хода никому, кроме меня, нет. Уговор у нас с лесовиком такой.

– Да мне и не надо, – улыбнулся Алёша.

Сильная вода, значит… Вот и еще одной загадкой меньше, теперь ясно, откуда в Иване такая мощь. Аленушка с Иванушкой нечисть гоняют, а хозяин здешний следит, чтоб силы у защитников Старошумья не убывало. Волшебных источников немного, и те по всему миру разбросаны, к тому же стерегут их местные духи пуще глаз. Где какой расположен – то даже в Китеже не до конца ведомо, да и свойствами чар-вода различается – есть и сильная, и слабая, и живая, и мертвая. Что ж, об одном таком чуде Алёша теперь знает.

– Лады, – произнес Охотник, берясь за пояс с ножнами. – Пора мне, Иван. Вечер не за горами, да и конь застоялся.

– Как так? И не поешь даже? – растерялся переворотень. – Щавель же любишь – Аленка как раз щи зеленые варит…

– За заботу спасибо, – от души поблагодарил не ожидавший такого Охотник. – Если яблочек в дорогу не пожалеете – и вовсе славно будет, но дела не ждут.