– Ну, раз дела, значит, дела… – Иванушка, казалось, и вправду расстроился, плечи опустил, собрал брови домиком, вздохнул тяжко, даже травинку изо рта выплюнул. – У меня их… делов… тоже не счесть.

– Ванька, – тут же подал голос ёж, напоминая о неотложном и важном, – пузико почеши… Замаялся Каталушка туда-сюда кататиси… И молочка бы еще, и…

* * *

Провожала китежанина сестрица, надувшийся братец возился с Каталушкой. Алёшу это устраивало: промолчать мешала совесть, а говорить про Ивана при Иване было некрасиво. Богатырь под неподвижным холодным взглядом оседлал готового шагать хоть всю ночь напролет Буланко и спокойно повел к воротам. Алена неторопливо и молча шла рядом. Заговаривать она, по своему обыкновению, не торопилась, что ж, придется начинать самому. Китежанин отодвинул запиравший ворота тяжеленный брус и коротко поклонился, прижав руку к сердцу:

– Спасибо тебе, хозяйка, за ночлег да за хлеб-соль с овсом. И за то, что голову ночью отрезать не пыталась.

– Ты не нечисть, – не замедлила с ответом Аленушка, и Алёша понял, что мертвячка и в самом деле обдумывала такую возможность.

Для вида китежанин поправил безупречно прилаженную переметную суму.

– Твое дело решать, – поймать и удержать взгляд холодных, воистину соколиных глаз обычному человеку было бы трудно, – только Ивана, пока не поздно, надо учить. И лучше в Китеже. Если не тянуть, года через три он станет Охотником, да и тебе китежанские чародеи с волшбой много чего подскажут. Чем плохо?

– Всем. – К неморгающему взгляду привыкнуть можно, можно привыкнуть даже к змее. – Помощнички и спасители вы хоть куда. Только где вы были, когда… А сейчас уже всё едино.

– Нет, не всё. – Алёша нахмурился и, чуть подумав, добавил: – Обещаю узнать, почему в Копытню Охотник не приехал. Не могло такого быть без причины.

Она не удивилась, даже не полюбопытствовала, как Алёша узнал про Копытню. То ли мертвячья природа стирает с лиц человеческие чувства, то ли сестра понимала, что Иванушка не удержится, выболтает новому знакомцу всё.

– Вот когда узнаешь, тогда и поговорим. Может быть.

– Именно что может, да вряд ли будет! – Чем же тебя такую пронять? Уж точно не криком. – Да пойми же ты, – Алёша перешел на доверительный горячий шепот, – Ваньку при всей его силе сейчас любой опытный боец заломает! Ну показал я ему, как бывает, если дурой переть, только надолго ли ему той науки хватит? До утра, не больше.

Ага! Дернулся уголок когда-то, видать, улыбчивых губ – ну хоть что-то!

– А и заботливый ты, Охотник, – тоже шепотом, но холодным, уязвила мертвячка, – только тебя ничем не пронять, ни волшбой, ни словом, не слушаешь ты, что тебе говорят. Не лезь не в свое дело. Я за братцем всяко услежу, так что езжай уже. Мы и так обучены. Жизнью. Можем, если что, и руки замарать, и правила нарушить, вон тебя спасли. Если в Китеже так все хороши – что ж сам не справился?

– Вас принесло, вот и не справился!

Сейчас уже и не разобрать, кто кого спас и спас ли вовсе. Да, ошибок он наделал, наставник бы за голову схватился, хорошо хоть чернокнижник еще дурней оказался. А вот эти двое… Сдюжили б одни? Уцелели бы? Неведомо.

«Поехали, а? – напомнил о себе и деле Буланыш. – Дорога ждет. Брат ждет. Пора…»

– Езжай, Охотник.

Иными словами, проваливай, и чем быстрей, тем лучше. Сестре лучше, не брату.

– Еду. Ивану передай, что…

Первым из-за сарая выкатился лесавка, но переворотень отстал от него ненамного. Под мышкой Рогача-богатыря был его драгоценный бочонок-фляга, мешок в другой руке топырился от яблок – не забыл рогатый Алёшину просьбу. Лесавка в этот раз на спину не заваливался, замер у копыт Иванушки, настороженно водя забавным розоватым носиком из стороны в сторону и тараща глаза-бусинки.

– Постой-погоди, Алёша! А стременную? – выпалил переворотень, откупоривая свое сокровище. – А то, гляди, дороги не будет.

– Будет. – Охотник приладил мешок с яблоками к седлу и повернулся к Аленушке, которая, сложив руки на груди, упорно буравила его взглядом. Она явно желала, чтобы докучливый гость убрался наконец прочь, только китежанину еще было что сказать. – Вы оба понять должны, что вчера нам всем крупно повезло, да раз на раз не приходится.

– Как это повезло? – не понял Иван. – Я ж этого колдуна, да на колище свой, да…

– Толку-то. Дураком этот патлатый был, и меня глупее, и вас. С ним бы мы и поврозь управились, просто вместе быстрее вышло. Да и в лесу всю жизнь сидеть, ладно ли? А Охотникам везде почет. Знак китежский многие двери отворяет.

– Зачем он нам? – Алена едва заметно усмехнулась. – В лесу хорошо, спокойно, а коли скучно станет, в Ольшу сходим. Там всем рады, всех привечают, хоть мертвячку, хоть переворотня, хоть обертуна, хоть чудо заморское. И знак никакой не нужен.

– Ага, и винище там хорошее, – кивнул Иван, переводя взгляд с Охотника на сестру и обратно, и вдруг робко добавил: – Но и почет мне тоже надобен, я же богатырь!..

– Помолчи. – Вроде и голос не повысила, а «богатырь» ровно съежился. – Запомни, китежанин, мы сами по себе, как хотим, так и живем, а дела эти ваши… пусть идут лесом. С нечистью мы совладаем – когда захотим, а зло, возможно, и так уже победило, откуда ты знаешь?

– Когда победит, знать будут все. Если останется кому знать. – С Аленой спорить бесполезно, а заправляет тут она. – Вы как хотите, но в Китеж про вас я сообщу, предупрежу, что могут двое… таких заглянуть. Мало ли, вдруг да передумаете? А сейчас вам лучше затаиться, иначе как бы местные за вилы не схватились.

– Это с чего ж так? – растерялся Иванушка.

– А с того, что все колдуновы злодейства на тебя навесили, а нагадил поганец изрядно.

– Так мы же его прикончили, березь срубили. Все, как лесовик просил. Слыхал ведь, что Боровлад говорил?

– Я-то слыхал, а люди – нет. Языками молоть по селам горазды, вот и мелят про рогатого злодея. Так остаетесь?

– Аленка, может…

– Езжай, Охотник. Мы – не твоя забота.

Раз слушать ничего не желает, то пора и честь знать, нечего попусту воздух сотрясать. Нечего, и всё же Алёше не удержался, буркнул:

– Что моя забота, только мне ведомо. Последний раз повторю – обучаться вам надобно. Обоим. Дело вы правое делаете, нечисть истребляете, да только по Руси сейчас такие твари гуляют, что неучу с ними не управиться. Грамоту кто из вас разумеет?

Аленушка плотно сжала губы, так что рот ее в ниточку тонкую превратился. Китежанин вытащил из сумы немалый разыскной лист, на котором красовались большая рябая курица и то ли мышь, то ли крыса, с проткнутым шипами носом, а над ними алела огромная надпись «Остерегись!». Слова, начертанные ниже, были поменьше и сулили три сотни златников за достоверные сведения о лиходеях. Алёша передал лист Алене.